Толмач опять посоветовался с сотником, которому беседа явно наскучила.

– Наши воеводы, – проговорил он с явной неохотой, – не желают, чтобы их подручных убивали чужеплеменники, не спросив ни имени, ни чина. Они не считают, что подобное нарушение договора служит поводом для его немедленного и безоговорочного расторжения, но требуют, чтобы владетель Бхаалейна извинился перед ними за сие досадное происшествие.

Фраза была такая длинная и витиеватая, что к ее концу с толмача градом катился пот.

Управляющий на миг прикрыл глаза, пытаясь вникнуть в смысл услышанного. Что за притча? Так полагают безумные ши, будто ат-Бхаалейн нарушил данное им слово, или нет? Если полагают, то… дальше и говорить не о чем, Тауторикса кликать надобно, с дружиной. Если же нет и все ж требуют извинений… тут и воеводы не надобно. Из глубин Раатхаксова сердца, точно из колодезя, поднимался черный, холодный гнев, и казалось – вот еще немного, и выхлестнет он, и дородный управляющий, сбросив груз прожитых лет и набранных пудов, сам набросится на оскорбителей.

Раатхакс неторопливо окинул взглядом щуплого толмача.

– Передай своим хозяевам, смерд, – произнес он величаво, – что Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн называет их лишенными чести. Именем Серебряного закона подобное оскорбление должно смываться кровью.

* * *

– О чем там еще толкует этот пузатый урод? – поинтересовался капитан Бобрушков.

Лева Шойфет беспомощно пожал плечами.

– Не совсем понимаю… – замялся он.

– А какого хера? – возмутился капитан. – Они тут что – совсем кретины? Лыка своего зеленого не вяжут?

– Он говорит, что оскорбление, которое мы ему нанесли, должно смываться кровью, – не без тайного удовлетворения процитировал Лева. – Сколько потребуется крови, я не уточнял.

Капитан уставился на надменного Раатхакса.

– Он что – больной? – только и выдавил он.

– По местным меркам – едва ли, – ответил Лева. Он уже усвоил, что может говорить почти все, что захочется, если только выдать эти слова за перевод с эвейнского. Или комментарии к переводу. – Он придворный… в общем, он ко двору местного феодала приписан. Я сейчас попробую поподробнее его расспросить…

Он пустился в дискуссию с посланцем владетеля Бхаалейна, а капитану Бобрушкову оставалось только беспомощно выслушивать многосложные эвейнские слова, сыпавшиеся из Левы, точно макароны с вилки.

– Он вызывает нас на поединок, – внезапно прервавшись, перевел Лева. – То есть не он лично, а его господин с войском. – Он помедлил, прислушиваясь к словам парламентера. – Говорит, что из уважения к себе, а не к нам не станет выводить в поле всю свою дружину, а ограничится равным числом бойцов… чтобы никто не мог назвать его трусом.