— Ты считаешь, они все еще хотят нас сжечь?

Келсон вздохнул.

— И этого не знаю. Однако мы не можем этого допустить, даже если нам придется убить их всех, чтобы спастись.

— Ты прав, — Дугал вытянул ноги вперед и снова вздохнул. — Интересно, сыграет ли роль то, что они узнали, кто ты такой?

— Ты, в самом деле, думаешь, что они хотя бы слышали обо мне? — ответил вопросом на вопрос Келсон.

— Не смеши меня. Все слышали о Келсоне Гвиннедском.

— Но только если они тут не отрезаны от остального мира, — ответил Келсон. — А это возможно, судя по тому, какая дикая была местность там, где мы с тобой свалились в реку. Я понятия не имею, где мы находимся, но не могу представить, что такая преданность святому Камберу еще сохранилась в наши дни в тех местах, где нам с тобой доводилось бывать.

— Хм-м-м, вероятно, ты прав.

— Вспомни доспехи в гробницах. Некоторые из них казались такими старыми, будто остались еще со времен Камбера. Я не знаю, Дугал, с чем мы столкнулись, но это не похоже на все то, что мы видели раньше.

Но насколько не похоже, им еще предстояло узнать. С другой стороны двери подняли задвижку, и оба молодых человека поднялись на ноги.

— Квориал примет вас, — сказал Бенед-Сианн. — Идите спокойно.

Комнату, куда они вышли, заливал солнечный свет. Друзья тут же заметили лучников, готовых, как и раньше, выстрелить в любой момент, а также людей, собиравшихся связать им руки.

* * *

А в королевской башне в Ремутском замке Росана из Нур-Халлая ожидала, что вскоре тоже будет связана… но не веревками, а золотым кольцом, которое наденут ей на палец. Это был день ее свадьбы — в полдень она выйдет замуж за Конала Халдейна и станет принцессой Гвиннеда.

Уже совсем скоро. Она слегка откинула голову назад, когда одна служанка заканчивала завязывать ее белое платье из камчатного полотна, а другая — расчесывать распущенные волосы, спадавшие блестящей иссиня-черной волной почти до бедер. На глаза стали наворачиваться слезы, угрожая размазать аккуратные линии у основания ресниц, которые нарисовала служанка, чтобы подчеркнуть ее миндалевидные глаза, но Росана твердо приказала себе не плакать.

Она и так много плакала последние три недели. У нее почти не осталось слез. Вначале она чуть не довела себя до болезни, хотя и не смела никому признаться о причине своего горя. Конечно, теперь отец Амброс знал обо всем, но он никому не скажет. Даже он согласился, что ее решение являлось благородной данью потерянной любви, а также королевскому долгу. Но оно не облегчало ей сердце.

Она снова напомнила себе, что сама сделала свой выбор — ради Келсона и той страны, королевой которой он просил ее стать. Это помогало, но совсем немного. В предыдущий день в присутствии матери Хелоиз, выступавшей свидетельницей, Росана подписала документы, которые требовались архиепископу Кардиелю, чтобы снять с нее обет — и это была последняя формальность. Ни настоятельница, ни архиепископ не настаивали, чтобы она объяснила причины, и она сама не предложила их назвать. Это только открыло бы раны, которые она предпочитала больше не бередить. Позднее, в присутствии только Кардиеля, матери и братьев Конала, они с принцем обменялись клятвами, и он преподнес ей кольцо с рубином.