— Входи, путник.

Закопченный потолок, грубые лавки и столы, догорающий огонь в очаге, лестница на второй этаж — все это Аха видел раньше. Возможно, он даже знал когда-то старуху: перед его мысленным взором все лица, которые он успел повидать за эту ночь, слились в один образ с беспрерывно меняющимися чертами, словно состоящий из обликов всех людей мира.

Старуха ушла, а пес остался стоять, наблюдая за гостем. Хозяйка появилась вскоре, неся ведро с водой и деревянный таз.

— Помойся, — прошамкала она.

Аха стянул рубаху, оглядел себя — его грудь, бока, плечи и руки покрывали шрамы… Первые Духи, сколько же раз он был ранен в своей жизни?

Пока он мылся, хозяйка принесла миску с мясом, краюху хлеба и кувшин вина. Аха, бросив на стол мешочек с монетами, найденными в каюте дорингера, спросил:

— Этого хватит?

— Да, — ответила старуха, даже не заглянув в кошель. Она стояла возле стола, поглаживая голову пса, и смотрела, как гость рвет зубами жесткое мясо, отламывает куски от краюхи, запихивает в рот и, давясь, пьет вино.

— Долго же ты не ел, путник, — прошамкала хозяйка. — Как тебя звать?

Беглец поперхнулся. Поверх кувшина он уставился на хозяйку и глухо произнес:

— Аха

Он ожидал чего угодно, но, казалось, это имя не вызвало у старухи особого интереса. Хозяйка похлопала по шее пса, тот, вильнув хвостом, пошел к двери. Толкнул ее лобастой головой и выскользнул наружу.

Старуха повернулась, чтобы уйти, но беглец окликнул ее:

— Мать, поговори со мной.

Хозяйка вышла из комнаты, вернулась с чашкой, села напротив Ахи и налила себе из кувшина.

— Что-то плохое происходит в Либерачи, — произнесла она.

— Либерачи?

— В городе. Ты ведь с той стороны пришел.

Аха сказал, отведя взгляд:

— Наверное, я воевал там. Я… понимаешь, мать, я воин, может, наемник…