— Задьйо, я не собираюсь сбежать, — ответил Эсдан, вытягивая вперед свою ногу с пухлой повязкой.

— Прошу прощения, господин.

Он резко проковылял вслед за веотом в дом, и его заперли на нижнем этаже в кладовке без окон, располагавшейся возле кухни. Ему принесли туда лежанку, стол со стулом, ночной горшок и электрический фонарик на случай, если откажет генератор, что и происходило почти ежедневно.

— Значит, вы ожидаете нападения? — спросил он при виде всех этих приготовлений, но в ответ веот только дверью хлопнул.

Эсдан сел на лежанку и принялся медитировать так, как научился когда-то в пуэбло Арканан. Он очистил свой разум от печали и гнева, повторяя и повторяя благопожелания: здоровья и благого труда, мужества, терпения, мира — себе, здоровья и благого труда, мужества, терпения, мира — задьйо… Камзе, малышу Рекаму, Райайе, Хио, Туалнему, оге, Немео, который затолкал его в клетку-сгибень, Алатуалу, который затолкал его в клетку-сгибень, Гане, которая перевязала ему ногу и благословила его, знакомым из посольства, из города, здоровья и благого труда, мужества, терпения, мира… Благопожелания у него получились, но сама медитация не задалась. Он не мог прекратить мыслить. Вот он и мыслил. Он мыслил о том, что же он может предпринять. Он не измыслил ничего. Он был слаб, как вода, беспомощен, как младенец. Он воображал, как произносит по голонету слова написанного для него сценария, заявляя, что Экумена хоть и неохотно, но все же одобряет ограниченное применения биологического оружия с целью положить конец гражданской войне. Он воображал, как во время передачи голонета отшвыривает текст сценария и кричит, что Экумена никогда не одобрит применения биологического оружия ни с какой целью. И то, и другое было просто фантазией. И планы Райайе — просто фантазия. Увидев, что заложник бесполезен, Райайе попросту пристрелит его. Сколько ему прожилось? Целых шестьдесят два года. Куда более справедливая доля, чем та, что досталась Рекаму. И тут его разум шагнул за предел мыслей.

Задьйо отпер дверь и сказал ему, что он может выйти.

— Насколько близка Освободительная армия, задьйо? — спросил Эсдан. Ответа он не ожидал. Он вышел на террасу. Солнце давно перевалило за полдень. Камза сидела там, прижимая ребенка к груди. Он держал сосок во рту, но не сосал. Она прикрыла грудь. Когда она это сделала, на ее лице впервые отобразилась печаль.

— Он уснул? Можно мне его подержать? — спросил Эсдан, садясь рядом.

Она положила крохотный сверток ему на колени. Лицо ее все еще выражало тревогу. Эсдан подумал, что ребенок дышит более затрудненно, более тяжело. Но он не спал и глядел своими глазищами Эсдану в лицо. Эсдан строил ему рожицы, выпячивал губы и подмигивал. Наградой ему была легкая улыбка.