Пакс вновь поглядела вниз, во двор. Из трубы невысокого темного флигеля, стоявшего напротив, к небу поднимался столб дыма. Затем дым появился и еще над одной трубой по другую сторону двора. Пакс вспомнила, как, стоя на страже на крепостной стене, они с товарищами ждали, когда поднимется первый столб дыма над кухней, означающий скорый подъем всей роты и смену караула. А сейчас ей предлагали стать хозяйкой всего этого — этого двора, этого замка, всей этой страны. Причем Лиония всегда была богатым королевством: ее небольшие поля давали хорошие урожаи, а в лесах было полно дичи. Облокотившись о подоконник, Пакс позволила себе несколько минут помечтать, представив себя королевой в этом замке. Пожалуй, она смогла бы быть доброй к своим подданным — это первое, что пришло Пакс в голову. Наверное, у нее неплохо получилось бы управлять хозяйством страны и даже заниматься политикой. Разумеется, ей многому пришлось бы учиться, но главное у нее уже есть — даже отсюда, из замка, она чувствовала душу леса, могла раскрыть свой разум и впитать в себя душу всего королевства. Оно лежало перед ее внутренним взором как огромный разноцветный ковер, и Пакс сразу видела те места, где что-то пролилось грязным пятном на ткань этого ковра, или места, где он вытерся и готов был порваться. Еще Пакс почему-то сразу вспомнила Льет и Эскерьеля, которые стали бы ее верными друзьями и доверенными слугами. Она представила себе, как они будут охотиться в лесах, как она поскачет на своем гнедом коне, резвом и неутомимом, словно северный ветер. На этом мечты Пакс оборвались. Ей стало совершенно ясно, что гнедой — это вовсе не тот конь, который нужен королеве, а жизнь в королевской конюшне, состоящая в пережевывании лучшего овса и редких прогулках по окрестным лесам, никак не подходит ее скакуну. Пакс вздохнула, отошла от окна и подсела к камину, в котором уже лежали аккуратно сложенные дрова, ждавшие только того, чтобы к ним поднесли лучину.

Мысли Пакс освободились от тронов и корон, покинули их и воспоминания о правящих советах, королевских дворах и тонкостях этикета. Мысли Пакс практически застыли на месте. Ее разум был неподвижен, как бывает неподвижна гладь лесного озера в тихий день. Что в этом мире она на самом деле знала и в чем понимала толк? Ей была ведома тяжесть меча в руке. Знала она и страх, заставляющий дрожать колени, и родную сестру этого чувства — безудержную ярость упоения боем. Знала и вкус хлеба, который утоляет голод, блаженство тепла, приходящего на смену стуже. То, что Пакс действительно знала, постепенно проходило перед ее внутренним взором. Затем перед ним прошли образы тех, кто встретился ей в жизни и помог стать тем, кем она стала сейчас: Сабен, магистр Оукхеллоу, Стэммел, Алиам Хальверик, герцог Пелан… Затем исчезли и эти образы. Перед ее мысленным взором взвились языки пламени, а до внутреннего слуха донеслись звуки торжественной песни, почти гимна. Из пламени стало расти дерево, тут же сгоравшее и одновременно остававшееся нетронутым огнем. Затем гнедой конь прорвался сквозь пламя на ледяном зимнем ветру и унес ее куда-то далеко, в край цветущих лугов и вечной радости.