Словом, возрожденная, заново родившаяся Фелиса переживала безмятежную пору детства, превратности жизни не надолго омрачали ее прекрасное лицо, а слезы — она куксилась от всякого упрека — высыхали, как утренняя роса под солнцем. Безжалостная, словно ребенок, который не понимает мучений попавшего ему в руки кузнечика, она сеяла вокруг себя смуту, раздоры, страдания, калечила судьбы и разбивала сердца, не успевая даже заметить значительность совершенных ею деяний.

А Поглум глядел на мир затуманенными глазами. Можно подумать, он начинал слепнуть — если судить по тому, как долго и натужно вглядывался в лица обидчиков, напрасно пытаясь уразуметь, что нужно этим беспокойным людям. И однажды, приподняв похожую на обтаявшую глыбу льда голову, с тупым недоумением уставился он на мальчишек, которые швыряли комья грязи в маленькую девочку. Малышка, которая гналась за ними с надрывным плачем «и я с вами!», остановилась под градом брани и угроз, но все равно не уходила, размазывая слезы по грязному личику. «Чего увязалась?! — выходили из себя мальчишки. — Пошла к черту, сопля малая! Домой катись, домой! Мы на медведя идем! Медведь тебя слопает! Убирайся!» — «Не слопает, — канючила девчонка. — Не слопает!»

Поглум глядел, и сердце его ныло от жалости. Тем более, что девочка-то была права. Лукавые мальчишки лгали, напрасно запугивая малышку, напрасно ее обижая и обманывая, — медведь и обыкновения такого не имел — людей есть! Когда же, получив в грудь увесистый ком грязи, девочка залилась слезами, но не сошла с места: я все равно с вами… Поглум поднялся.

Люди давно уж забыли какого он роста.

Он двинулся вперевалку к мальчишкам… они попятились, обомлев. Поглум разинул пасть и рявкнул. Жестокосердных обманщиков, нерях и драчунов, злостных игроков в лапту и непослушных сыновей словно ветром сдуло. А девочка осталась.

К тому же ее звали Чука. Поглум прослезился, когда об этом узнал. А когда Чука сказала: «Не надо плакать!» — и робко тронула исполина за лапу… Сами понимаете, участь Поглума тут и решилась.

Домой девочка возвратилась с огромным страшным зверем, и перепуганные родители Чуки, оправившись от ужаса, приставили Поглума крутить ручную мельницу. Теперь уж никто не смел тронуть медведя, потому что он не был больше бездомным, безродным существом, у него была Чука, еще одна маленькая крошка в люльке, большое хозяйство на руках и понятно, что Поглум должен был заботиться о чести семьи. К тому же хозяйка, Чукина мама, уверившись в трезвости и хорошем поведении зверя, обещала поручить его заботам еще одну, третью крошку, пока лишь задуманную. А счастливый, упитанный, довольный собой медведь… кто ж его тронет?!