— На кровати и на полу кровь, — заметил один из гвардейцев.

— Я тоже был ранен. Когда защищал Аурона. — Янус не мог контролировать собственный голос; все его существо дрожало от единственного желания — захлопнуть дверь в потайную комнату, хотя он прекрасно понимал, что уже слишком поздно.

Гвардейцы переглянулись и ушли, заперев Януса снаружи. Он, спотыкаясь, заковылял в потайную комнату, но в крошечном тесном помещении его ждали только мрак и тени. Потухшие свечи были холодными.

Янус ощупью побрел к пыльной кушетке, на которой оставил Маледикта. Не может быть, чтобы он встал и опять начал играть в смертельные «кошки-мышки» с гвардейцами… У Януса перехватило дух; он подавил рыдания, представляя, как находка стражников превзошла все их ожидания — ведь они обнаружили не труп, а выжившего, пусть и слабого, пропавшего Маледикта. Он был легкой добычей. Янус упал на колени, простирая руки в мольбе, и вдруг его ладони коснулись липкой, потной плоти. До его слуха донесся едва слышный стон. Поднеся ладони к глазам, Янус увидел на них кровь.

Дело рук Ани, понял Янус. Пустая комната на самом деле оказалась вовсе не пустой; та же паутина теней, что поймала в капкан Ласта, теперь спасла вместилище Ани. Янус истерически захохотал, но тут же испуганно смолк. Какой же силой обладала Ани — и Миранда вместе с ней? С такой мощью он мог бы добиться чего угодно… Он и Маледикт будут править этой страной, как правили Развалинами, и никто не осмелится пойти против их воли. Если Маледикт выживет.

Янус приник к кушетке, стиснул холодные, скрюченные пальцы в своих ладонях.

* * *

Во рту был привкус пыли и крови, и едва ощутимый запах промасленной стали словно поднимался от раны сквозь вены. Пульсация боли, опустошающей, смертоносной, из одной точки волнами распространялась по всему телу. Миранда с трудом открыла затуманенные глаза. Ее окутывали неясные тени, по сторонам поднимались крутые стены — слишком крутые и высокие, в склепах таких не бывает. Маледикт мертв, это она точно знала. Янус убил его, и даже Ани он загнал в глубину его тела, где Она сжалась в комочек, затаилась.

Неимоверным усилием воли Миранда приподняла руку — и уронила на грудь, на тугой льняной шов над самым центром боли. Тени сомкнулись над ней, веки смежились. Комната закружилась, выписывая затейливые повороты, словно танцевальные фигуры, которым когда-то учил ее в садах Арис. Когда Миранда набралась сил, чтобы снова открыть глаза, стены стали обычным неподвижным камнем.

Из темноты к ней выплыл мертвенно-бледный отсвет, квадрат тьмы породил златовласую фигуру в белой рубашке.