Ближе к центру разрушения выглядели иначе: высокие, непреодолимые завалы из цельных блоков и фрагментов лестниц, напрочь закупорившие ближние улицы.

А ещё на гранитных мостовых начали обнаруживаться трупы: где дочерна обугленные, сожжённые фаерболами, где расплющенные в кровавые (будто раздавленные непомерным грузом) кляксы. А где – колдовски мумифицированные, обтянутые пергаментом кожи скелеты… Были, разумеется, и прочие отходы серьёзной битвы: разбросанные там и сям конечности, отсечённые то ли бритвенно-острыми клинками, то ли не менее действенной магией. И оторванные головы с торчащими из ртов чёрными языками, а рядом – пыльные шарики выбитых взрывной волной глаз.

Вид мертвецов Леонардо не шокировал, он и не такое видывал, но сам факт массовой бойни наводил на некоторые размышления. В первую очередь на мысль о том, что с городом колдунов, похоже, покончено раз и навсегда. Но что могло подтолкнуть обычно спокойных магов на столь беспощадное междоусобное сражение?

В городе, насколько помнил Леонардо, проживало примерно две сотни чародеев из числа тех, кто научился владеть нетрадиционной магией. Кто не ушёл в горы или в какие другие места, в поисках лучшей доли.

Из тех двух сотен могли недурно ворожить около семидесяти человек. Из них десять-пятнадцать – на довольно высоком уровне. А на высшем, пожалуй, работали только трое: однотелый близнец Дитиан-Битиан, книжник Карл и он, Леонардо. Однако близнец всегда был озабочен выяснением отношений с самим собой и никогда не стал бы заниматься революционными преобразованиями, не до того ему. Книжник, конечно, интриган ещё тот, но трус, который никогда не осмелится затеять большую смуту… Леонардо, понятное дело, в расчет не брался. Тогда что же здесь произошло?

Миновав очередной завал, колдун выехал к тюремной колбе – высокой, прозрачной, чем-то похожей на круглую афишную тумбу.

Собственно, тюрем в городе не имелось, но по инициативе самих же колдунов была создана одна-единственная камера заключения. Особая, магически неразрушимая «колба», где при необходимости можно запереть какого-нибудь окончательно спятившего – или перепившего вина – чародея. Во избежание ненужных разрушений с членовредительством, так сказать. Своего рода и медицинский изолятор, и вытрезвитель в одном флаконе.

Сейчас колба пустовала, но у Леонардо при одном взгляде на неё поползли мурашки по спине. Что-то с этой камерой было не так… Внешне она выглядела как обычно, когда не занята каким-нибудь очередным психом или пьяницей – цилиндр из особо прочного стекла с откидной крышей, ничего особенного. Но на магическом плане колба излучала необъяснимо пугающие эманации, нечто такое, чему Леонардо не мог дать ни определения, ни названия.