Я, Горацио Капотта, свидетельствую, что Жермон Ариго не совершил никаких преступлений, навлекших на него гнев отца, но пал жертвой подделанного графом Штанцлером письма и лжесвидетельства своей матери, ее сестры Маргариты и моего. Я свидетельствую, что покойный граф Пьер-Луи Ариго не знал и не мог знать ничего, порочащего сына, и что он не писал никаких писем, кроме вызывавших сына в Гайярэ, а его обращенный в адрес наследника гнев, о котором упоминали непредвзятые свидетели, был вызван якобы нежеланием Жермона покинуть столицу и усилен соответствующими лекарствами. Я готов в любой форме подтвердить вышесказанное пред лицом власти как светской, так и духовной и согласен понести любое наказание за соучастие в клевете и мошенничестве.

Написано в 21–23 дни Весенних Молний 400 года Круга Скал в городе Олларии.

Подписано Горацио Капотта».

3

3

Арно бы пожалел человека, потерявшего всех, кого любил, и решившегося заговорить не ради себя, а ради оклеветавшей собственного сына дряни. Графиня Савиньяк была из другого теста. Мужчину она не жалела, женщину ненавидела как никого и никогда раньше. Единственной, кого Арлетте стало жаль до несвойственных ей слез, была мертвая Катарина, в одночасье ставшая понятной. Окажись Арлетта дочерью… турухтана и гиены, она бы тоже боролась сразу за себя и за родных. Ненавидя, презирая, но боролась бы. Одна против всех. Совсем одна. Навеки.

– Этого должно быть довольно. – Голос, от которого сорок с лишним лет назад таяли девицы, дрогнул. – Пятно с имени Жермона Ариго будет снято.

– Оно и так снято, – окрысилась графиня. – Торкой. Только дело не кончилось клеветой, в которой вы поучаствовали.

– Я больше ни о чем не знаю!