Соседи Гриффита

Соседи Гриффита

Вечером, за пол часа до наступления «детского» времени, они садятся за круглый кухонный стол. Отец достаёт из шкафчика посудину, отдалённо напоминающую старинную маслёнку автолюбителя 30-х годов, но значительно большего размера. На столе появляется также фаянсовая миска — из тех, что домохозяйки используют для приготовления больших «семейных» салатов. Подняв «маслёнку» как можно выше — на вытянутых руках — отец наклоняет её, до тех пор, пока выпуклая капля мёда не повисает над краем узкой воронки. Тут движение замедляется: необходимо отсрочить мгновение, когда капля перевалится через край и превратится в тонкую струйку, почти ниточку, соединяющую дно миски и металлический носик. Дочь зачарованно наблюдает за этим процессом, изредка кивая головой, улыбаясь или морщась в зависимости от того, насколько отцу удаётся справиться с медовым валом, который с течением времени всё более напоминает самостоятельное, живое, способное бороться за свободу волеизлияния, существо. Наконец, мёд одерживает верх, отец замирает, продолжая держать сосуд на вытянутых руках — так, что вены на тыльной стороне ладони набухают и руки подрагивают от напряжения. Мёд льётся. Они смотрят как льётся мёд. В полной тишине льётся мёд. Они смотрят.

Гриффит и виноградные косточки

Гриффит и виноградные косточки

Известие о том, что существуют безумцы, поедающие виноград с косточками не может оставить Гриффита равнодушным. «Прямо с косточками? С костями?» — недоумевает он. Можно ли позволить себе столь вопиющую бестактность в отношении живой природы? Косточка — будущая лоза, а лоза — в идеале почти полная кружка портвейна! Проглатывая косточку, ты не только наносишь вред организму, но и лишаешь потомков удовольствия. Лучше остаться бездетным. Гриффит оглядывается по сторонам с напряжённым и решительным выражением на лице, он готов на крайние меры. Сомневаться не приходится: не сегодня-завтра этот вопрос станет предметом оживлённых дискуссий в парламенте.

Гриффит во младенчестве

Гриффит во младенчестве

Тусклое полуподвальное помещение. Пахнет потом и колбасой. На столах — пивные кружки, грязные тарелки, окурки. Мужчина лет тридцати с лицом школьника-второгодника держит на коленях младенца, тетёшкает его, балует, прикрывая ладонью то один глаз, то другой, тихонько напевает, покачивая головой из стороны в сторону. Шумно. Завсегдатаи склонились над малышом, протягивая ему — кто палец, кто платок, кто алюминиевую ложку. Человек с воспалёнными глазами и растрёпанными волосами, проведший здесь по всей видимости несколько суток, протягивает младенцу окурок. Отец, не меняясь в лице, осторожно отводит его руку в сторону. Тот по инерции продолжает придерживать окурок в ладони, подавшись всем телом вперёд — будто протягивает его кому-то прямо перед собой, хотя перед ним теперь лишь подоконник, и на подоконнике — цветок в кадке, полной пепла, скомканных салфеток и жжёных спичек.