— Приступайте, мастер. Вот деньги. — Тяжелый кошель перешел из рук в руки. — Когда дело будет сделано, сразу же сообщите мне.

— Вот уж не думал, что на закате карьеры меня будут просить не украсть, а отдать, — кисло усмехнулся Сельто и, поклонившись, вышел.

— Ты уверен в этом человеке, Джузеппе? — Отдав бумаги, маркиз почувствовал тревогу.

— Не беспокойтесь, сеньор, — молодой ирениец встал, — Сельто прирожденный вор. К тому же у него репутация… И это вызов его профессионализму. И он не любит «гарпий».

— Ступай. Не забудь прислать мне весточку.

А вот теперь обратного пути не было. Фернан пошел на поводу у своих предположений и догадок, рискнул, поставив на кон все что у него было. И теперь время покажет, не ошибся ли он.

— Талела, идемте со мной.

— Что случилось?

Фернан как раз успел облачиться в черный мундир «василисков», и теперь пришел черед кирасы.

— Гу вернулась.

— Гу? Какая ещ… — начал было маркиз и тут же осекся, вспомнив, что означает это слово. — Веди!

Уже рассвело, и обнаруженную слугой незнакомку было прекрасно видно. Она лежала в саду среди белых лилий. Вначале он подумал, что женщина мертва, но, присмотревшись, увидел, что она едва заметно дышит.

— Как она сюда попала?

— Пришла на зов печати Ратаннбуты, талела. Она на грани мира мертвых, но не уйдет, пока над ней тяготеет проклятье. Отпустить ее?

— Не раньше чем я задам несколько вопросов, — жестко бросил маркиз. — Переверни!

Он не предполагал, что слова Абоми окажутся правдой и раненая убийца приползет обратно, чтобы облегчить боль проклятия.

Слуга склонился над женщиной и перевернул ее лицом вверх. Фернан сморщился от резкого запаха гноя и немытого тела и закрыл нос перчаткой. Зрелище, представшее перед его глазами, было ужасающим. Никто не смог бы опознать в этом куске гниющей плоти красавицу Милену. Черные волосы стали седыми и мертвыми, словно туман или паутина. Некогда зеленые глаза — блеклыми и тусклыми. Она смотрела на склонившихся над ней людей и не видела их. Ее взгляд блуждал где-то далеко. Высохшая кожа обтягивала кости и вот-вот грозила лопнуть на скулах. На синих губах пузырилась кровавая пена. От одежды осталось то, что даже нельзя было назвать лохмотьями. Левая рука сломана и, кажется, начала неправильно срастаться. На боку — ужасающая рваная рана с засохшими струпьями и сочащимся из-под них гноем. Дыхание у полукровки было тяжелым и сиплым.

— Ты можешь привести ее в чувство? — спросил Фернан.

— Да. Но тогда она точно не выживет.

— Мне все равно. Позаботься лишь о том, чтобы она могла говорить.