Что касается моих глаз, то они хоть и не янтарные, подобно глазам многих жуитийцев, однако люди вежливые чаще называют их золотистыми, а не тигриными.

О своем лице мне как-то неудобно много говорить, но, помнится, ни одна из моих подружек красивым его не называла.

Видимо, не зря новые соотечественники присвоили этому сочинителю кличку Первач в честь особо уважаемого им напитка. Впрочем, Примус, говорят, вовсе не обиделся, а наоборот — даже гордится, что теперь у него есть свой когномен[1], как у патриция. Во всяком случае, мне лично представляется, что только беспробудным пьянством Примуса можно объяснить это, мягко говоря, странноватое название его труда: «Свора воина Геры». Что я воин — спорить не буду, моих соратников тоже можно, при известной доле недоброжелательности, назвать сворой, но переименовать Валу в Геру… это уже ни в какие ворота. Тут пахнет не просто глупостью, а, скажем прямо, святотатством, ведь Вала принадлежит к Тройке Старших Богов, и отождествлять ее с Герой так же оскорбительно, как… Ну все равно, как если бы соотечественник Примуса назвал легата центурионом.

А ведь это сочинение — одно из лучших. Другие мои «биографы» наплели еще похлеще. Их, кстати, в последнее время развелось как блох на дворовой собаке. Ладно бы только в Левкии, это еще можно понять. Для левкийцев я почти свой, в детстве, как и другие члены королевской семьи, каждое лето проводил хотя бы месяц в тамошних горах, да и потом часто наезжал туда и осушил не одну чашу вина на симпосиях у местной интеллигенции. Когда о моих деяниях прослышали левкийцы, в них, несомненно, взыграла земляческая гордость, и борзописцы поспешили удовлетворить желание народа узнать все подробности, а заодно и погрели на этом руки. Но ведь обо мне писали (всякую чушь) практически во всех землях Межморья, короче говоря, во всех странах и во всех жанрах. Вот только в Романии меня сочли достойным лишь сатировской драмы да трагедии «Поход изгоев», где мне отведена роль главного злодея. И чем же я так насолил этим ромейским драматургам, хотелось бы знать…

Но вернемся к Примусу-Первачу. Я считаю его сочинение лучшим из всех посвященных мне: несмотря на все допущенные в нем ошибки, мое настроение в первые три дня пути описано совершенно правдиво. Меня действительно душила злость, которую, увы, было не на ком сорвать. А что еще прикажете чувствовать, когда тебе преподносят на двадцать первый день рождения такой вот подарочек: ты-де вовсе не старший сын короля, каковым считал себя всю жизнь, а приблудыш какого-то проезжего молодца, то ли бога, то ли демона, который два десятилетия тому назад прибыл неизвестно откуда, пронесся по стране, подобно яркой падающей звезде, и сгинул без следа так же внезапно, как и появился? Да уж, в тот день я ожидал чего угодно, только не этакого, с позволения сказать, сюрприза…