— Не лукавь, — сказала старуха. — Ты прекрасно знаешь, что она — это я, что этой смерти я не выбирала, как и никакой другой. То есть пока. Но скоро, скоро.

— Ты правда еще раз украдешь крылья и прыгнешь с обрыва?

— Чтобы пара хороших крыльев пропала зря! — Она вздохнула. — Не думаю, что в таком возрасте мне удастся «Падение Ворона». Хотя мне всегда хотелось попробовать. За всю свою жизнь я видела этот полет не больше шести раз, а последней была девушка, у которой сломалось крепление, и она погибла. Сама я так и не попыталась. Но я мечтала об этом, Дарен, как мечтала! Единственное в моей жизни, что я хотела сделать — и не сделала. Не так уж плохо для такого долгого пути, как мой.

— Совсем неплохо! — сказал он.

— Ну, а что до моей смерти, — продолжала она, — думаю, умру я здесь, на этой кровати и не в столь отдаленном будущем. Может быть, я попрошу, чтобы меня вынесли наружу, и в последний раз посмотрю на закат. А может быть, и нет. Глаза у меня никуда не годятся, так что даже заката я толком не увижу. — Она прищелкнула языком. — Все равно, когда я умру, какой-нибудь летатель подвесит мое тело на ремнях, с трудом наберет высоту и полетит над морем, чтобы предать мое тело волнам но обряду летателей. «Воздушное погребение», как его называют. Но почему, я не знаю — труп ведь не летает. Когда перерезают ремни, он падает вниз, точно камень, и тонет. Или его съедают сциллы. Тогда зачем все это? Но такова традиция. — Она вздохнула.

— Вэл-Однокрылый был нрав. Он погребен прямо здесь, на Сиатуте, в большой каменной гробнице, а над ней стоит его статуя. Все сделано по его собственным рисункам. Только я никогда не умела идти против традиций, как Вэл.

Он кивнул.

— А потому ты хочешь, чтобы помнили эту песню, а не то, как ты умрешь на самом деле?

Старуха презрительно поморщилась.

— А я думала, ты певец, — сказала она, глядя мимо него. — Певец бы понял. Песня… она о том, как я умру на самом деле. Колль знал это, когда слагал ее для меня.

— Но… — нерешительно начал Дарен.

Дверь открылась, и на пороге вновь появилась Одера, со свечой в одной руке и с кружкой в другой.

— Довольно пения, — сказала она. — Ты переутомишься. Пора выпить сонный настой.

— Да. — Старуха кивнула. — Голова у меня совсем раскалывается. Постарайся, Дарен, не падать с обрыва на камни. А уж если пролетишь вниз тысячу футов, побереги голову. — Она взяла кружку и выпила тесис. — Какая мерзость! — сказала она. — Хоть бы ты его чем-нибудь сдобрила!

Одера проводила Дарена к двери, но на пороге он остановился.

— Песня… — сказал певец. — Я буду ее петь. И другие будут. Но я подожду, пока… пока не узнаю, понимаешь?