Упоминание имени Монтескино вызвало множество разнообразных мнений, причем отнюдь не лестных. Его называли лгуном и бесчестным шарлатаном. И сходились на том, что его нужно выслать обратно во Францию — из которой он и прибыл, — но не раньше, чем с него спустят шкуру за обман.
Единственным голосом, который не выступил против, был голос Эрнста Хэкеля, одного из самых разумных среди нас. Он сидел у открытого окна — в надежде, наверное, на освежающий бриз в этой жаркой ночи, — положив подбородок на руки.
А что ты думаешь об этом, Эрнст? — спросил я его.
— Вы не хотите этого знать.
— Хотим. Еще как хотим.
Хэкель обернулся к нам.
— Что ж, хорошо. Я расскажу вам.
В пламени свечей его лицо казалось больным, и я еще, помню, подумал — отстраненно подумал, — что никогда раньше не видел в его глазах такого выражения. Глаза его затуманились. Выглядел он неважно.
— Вот что я вам скажу, — выдохнул он. — Когда судачишь о некромантах, стоит быть осторожнее.
— Осторожнее? — переспросил Парракер, который любил препираться и лучшие времена, а уж после пива его невозможно было переговорить. — С какой стати нам быть
— Почему же?
— Потому что он говорит, что может поднимать мертвых! — воскликнул Парракер, для пущего эффекта стукнув кулаком по столу.
— Откуда мы знаем, что он этого не может?
— О, Хэкель, — сказал я. — Ты же не веришь…
— Я верю в то, что видел собственными глазами, Теодор, — сказал мне Хэкель. — И я видел… один раз в жизни… то, что считаю доказательством реальности умений Монтескино.
Комната взорвалась смехом и криками протеста. Хэкель не шелохнулся. И только когда шум утих, он сказал:
— Вы хотите услышать мою историю?
—