Там, где две старых колеи уходят от дороги в лес, мяч сворачивает направо, и теперь он катится. Катится по сухой земляной колее, обходя самые глубокие лужи и ямы. Мои шнурки болтаются и щелкают по лодыжкам. Я тяжело дышу и плетусь за мячом, который скрывается из виду в густой траве. Я вижу мяч, только когда он подскакивает, а он прыгает на месте, пока я его не замечу. Я иду за ним, и надо мной кружатся мухи. А потом мяч оставляет колею и ведет меня в заросли хлопковых деревьев на берегу ручья.

Никто не становится в очередь, чтобы объяснить мне школьную программу. Особенно после трех жирных двоек, которые мистер Локхард влепил мне по алгебре, геометрии и физике. Но я почти уверен, что мяч не может катиться вверх — особенно долго. И ни один теннисный мяч не может спокойно лежать на месте, а потом сам по себе запрыгать. И невозможно, чтобы каждый раз, стоит мне отвернуться, мяч прилетал из ниоткуда прямо мне в лоб, чтобы привлечь внимание.

В тени деревьев мне приходится остановиться и дать глазам привыкнуть к полутьме. Пара секунд, и — бздынь! — грязный теннисный мяч влетает мне в лицо. Мой лоб к тому времени перепачкан грязью и воняет машинным маслом. Обе руки рефлекторно вскидываются вверх. Так молотят по воздуху, отбиваясь от шершня, слишком быстрого для того, чтоб его рассмотреть. Ни по чему, кроме воздуха, я и не попадаю, теннисный мяч уже прыгает передо мной, и глухой стук его скачков разносится по всем зарослям.

Мяч прыгает до самого берега ручья, потом останавливается. В грязи между двумя расходящимися корнями хлопкового дерева катится по земле и замирает. Я добираюсь до дерева, и мяч слегка подпрыгивает — не слишком высоко, примерно до колена. Второй прыжок получается высотой мне по пояс. Потом на высоту плеч, головы, и каждый раз при этом он падает обратно в одну и ту же точку, с каждым приземлением вдавливаясь все глубже в грязь. Подпрыгивая выше, чем я могу достать, куда-то до самых листьев дерева, мяч пробивает себе маленькую дыру между корнями.

Сороки прекращают стрекотать. Тишина. Даже комары и слепни не жужжат. Ничто не издает звуков, кроме этого мяча и моего сердца. И оба стучат все быстрее и быстрее.

Еще прыжок — и мяч клацает по железу. Звук не резкий, а скорее глухой, как хоум-ран по водостоку старого дома мистера Ллойда или как смахивание камня с крыши машины на парковке Ловерс-Лейн. Мяч ударяет в землю, сильно, словно притянутый магнитом, останавливается и откатывается в сторону. Глубоко в той дыре, которую он пробил, блестит небольшая полоска. Металл, что-то закопанное. Завинчивающаяся крышка обычной стеклянной банки — в таких ваша мама закрывает помидоры на зиму.