Число неодушевленных предметов здесь было очень незначительным и фактически ограничивалось вещами, взятыми с собою Хольмом, да еще, пожалуй, той одеждой, что была на узниках. За исключением датчанина, все они обходились без мебели; впрочем, она и не была им особо нужна, поскольку сон и усталость были точно так же неведомы им, как голод или жажда. Кстати сказать, неорганические вещества и изготовленные из них вещи были — в одинаковой степени с органическими — полностью предохранены от разложения. При этом низшие формы жизни здесь совершенно отсутствовали.

Большинство этой информации Роберт почерпнул от герра Тиля, того самого господина, который говорил по-английски со скандинавским акцентом. Этот дородный датчанин быстро привязался к мальчику и все свое время проводил в беседах с ним. Впрочем, и другие его товарищи по заточению полюбили Роберта всей душой, и даже сам Алекс Хольм благоволил ему — именно от него мой воспитанник узнал многое о природе этой ловушки, включая сведения о входе в нее. И все же Роберт благоразумно не вступал со мною в телепатическую связь, если Хольм находился неподалеку. Во всяком случае, дважды случалось так, что во время нашего общения в поле зрения возникала фигура датчанина — и Роберт тут же спешил прервать беседу.

Общаясь с Робертом, я не видел того зазеркального мира, в котором ему приходилось обитать. Зрительный облик моего воспитанника, состоявший из контуров его телесной оболочки и одежды, являл собой — подобно акустическому рисунку его запинающегося голоса для меня и моему зрительному образу для него — типичнейший пример телепатической передачи информации, которая является принципиально иным процессом в сравнении с обычным зрительным восприятием трехмерных физических тел. Если бы Роберт был таким же сильным телепатом, каким являлся Хольм, он наверняка мог бы передавать мне помимо облика своей фигуры и некоторые другие образы потустороннего мира.

Нет нужды говорить о том, что все время, в продолжение которого Роберт оставался пленником зазеркалья, я напряженно размышлял над способом его вызволения оттуда. И вот на девятый день со времени исчезновения Роберта меня вдруг посетила догадка. Разработанный план отличался, с одной стороны, удивившей меня самого простотой, а с другой стороны, совершенной непредсказуемостью последствий, которые в случае неудачи могли оказаться непоправимыми.

Я уже знал, что как такового выхода из зазеркалья не существует: туда можно совершенно беспрепятственно войти, но выйти оттуда без посторонней помощи уже невозможно. Это соображение было для меня основным при разработке плана. Я долго думал над тем, как поведут себя узники зазеркалья, если они останутся живы после освобождения. В связи с этим меня особенно интересовал Алекс Хольм — во-первых, из-за того, что именно он был творцом этой стеклянной тюрьмы, и во-вторых, из-за той резко отрицательной оценки, которую дал ему Роберт в одном из наших с ним разговоров. Выпустить на волю Алекса Хольма означало бы выпустить на волю его злой гений, и кто знает, какой катастрофой могло бы это кончиться для нашего мира… И вообще, я слабо представлял себе, чем завершится физическое разрушение зеркала для его пленников. Наконец, последняя проблема заключалась в том, чтобы вернуть Роберта в привычную школьную жизнь, утаив от окружающих суть этой поистине невероятной истории, которая даже мне казалась порою просто безумной.