Погоня ускоряется. То прямые, то извилистые, то темные, то залитые оранжевым светом факелов коридоры. Смертный начинает тяжело дышать. Страх на его лице мешается с любопытством, и мое нутро скручивается голодным узлом при виде этого. Я издавна люблю вкус, который смесь этих чувств придает крови.

Вновь смена проводника: кошка беззвучно исчезает во тьме, а вместо нее из боковых ходов сбегается стая волков. Моя любимая маска. Я с наслаждением облачаюсь в серые мохнатые шкуры, и ликующий вой десяти моих звериных глоток то сливаясь, то распадаясь диким многоголосием, проносится под сводами пещеры.

Волки останавливаются в небольшом зале, освещенном яростно-рыжим пламенем нескольких факелов. Стены покрыты странной шевелящейся серой массой. Что это? Черви? Летучие мыши? Волки вьются у ног высокой дамы с благородными чертами лица и длинными прямыми черными волосами, одетой в тяжелое, сверкающее драгоценными каменьями старинное платье на жестком корсете. Эта марионетка, весьма похожая на меня в смертной жизни, будет говорить со смертным. Погоня закончена.

— Госпожа… — человек кланяется. — Охотники подходят к селению. Мы устроим им ловушку. Не отдадим вас.

— Охотники предложат вам сдаться, отойти. Они не сражаются со смертными.

— Им придется сразиться! Они пройдут к вам только по нашим трупам!

— Какая преданность, — высокая дама тонко улыбается. А я, ее хозяйка, не стесняясь, зычно хохочу в глубине темного тоннеля в холодной колыбели земли. Огромное тело колыхается как студень, а кривые худые конечности с пальцами, неподвижными как зубцы граблей, поскребывают землю. Такова моя старая израненная оболочка, разбухшая от переполняющего ее проклятия — источника жизни для армии мертвых.

— Это наша благодарность за ваше покровительство, добрая Госпожа. Лучше умереть, чем перейти под власть ваших врагов. Они не дадут нам существовать.

Как это… отвратительно. В груди поднимается волна старой ненависти. Волки у ног темноволосой женщины в старинном платье выгибают спины и хлещут хвостами по поджарым бокам, щерят клыки. Я рычу, оскаливая сорок волчьих клыков, и кричу — голосом высокой дамы:

— Значит, вам нравится ваше убогое существование? Вы готовы заплатить за него жизнями стариков и детей?! Вы цепляетесь за старый страх нашей земли, частицей которого являюсь и я, ждете от него поддержки…. Но он только убивает вас. Неужели вы не понимаете?! Уже триста лет он только убивает вас!

— И стариков, и детей. Все, чтобы спасти вас, Госпожа, — еле слышно бормочет упрямый смертный, и ненависть вскипает в моем сердце, черной кровью выливается из глаз, ушей и рта моей изуродованной оболочки. Следует поблагодарить смертного, придать ему сил на выбранном пути, ведь это может спасти меня, но что-то все еще протестует. Что-то, что до сих пор болит не от серебра охотников и рассветного солнца, а от невозможности не чувствовать эту клеймящую тебя вампиром боль.