— Наташ, — я посмотрела в зеркало на подругу, — ты же знаешь мою маму: с ней лучше не спорить, — я стащила резинку с волос, и они тяжёлой светлой копной упали на плечи.

— Я вообще не знаю, как ты с ней уживаешься? Туда не ходи, то не носи! Даже краситься тебе не разрешает! Ты же не десятилетняя девочка! Хотя сейчас, наверное, и третьеклассницы красятся, — махнула подруга рукой.

— Всё! Готово! — подкрасив напоследок губы красной помадой и послав своему отражению в зеркале пару воздушных поцелуев, я с гордостью посмотрела на новую себя. — Чуть не забыла, — сунув руку в мешок со сменкой, вытащила красные туфли на высокой шпильке и отправила их туда, где они должны были находиться, поменяв местами с потёртыми на мысках стоптанными сапогами.

В это время прозвенел звонок на пару, и мы с Наташей пулей выскочили из нашей «комнаты чудесных преображений». Нам надо было ещё подняться на второй этаж, где по пятницам у нас проходила первой парой древнерусская литература.

— Можно? — через пару минут мы уже открывали дверь нужной аудитории.

— Ай-ай-ай, девочки! — покачала головой Аделина Игнатьевна. — Как нехорошо опаздывать!

— Извините, Аделина Игнатьевна! — жалостливым голосом ответила я. — Мы больше так не будем.

— Вам, Синицына, я почему-то верю. А вот у некоторых опоздание вошло в привычку! — строго посмотрела на Наташу профессорша.

— Извините! — опустив глаза в пол, ответила та.

— Можете занять свои места, — поправила рукой очки преподавательница и вновь вернулась к лекции.

Аделина Игнатьевна преподавала в универе, наверное, с момента его открытия. Не знаю, сколько ей было лет, но судя по морщинам, благодаря которым она была похожа на завалявшуюся картофелину, можно было подумать, что она ещё царя застала. И одежда её наводила на мысль, что Аделина Игнатьевна явилась из прошлого века. Её не спасал даже парик, больше похожий на папаху, ярко-синие тени и не менее яркая красная помада, точь-в-точь как у меня. Но, несмотря на свой древний возраст, у неё была отличная память. Любой бы позавидовал! Она не только знала по именам всех студентов, но даже помнила, кто ей сдал курсовик, а кто нет, кто присутствовал на прошлой лекции, а кто прогулял. Студенты её побаивались, за глаза называя Цербершей. А мне она нравилась. Она была справедливой, принципиальной и слов на ветер не бросала. Эти качества я больше всего ценила в людях. Да и ко мне она хорошо относилась.

— Степанова! — окликнула она Наташу, в том самый момент, когда та передавала мне записку. — Чем вы там занимаетесь?

Подруга покраснела — от злобного взгляда Церберши даже у самых непробиваемых волоски на спине вставали дыбом.