- Ик, ты что, глухо-ой? Я же на чистом японском сказал, почему… принес… так… мало?!

- Да шел бы ты! – крикнул разозленный Учиха. – Я и так из кожи вон лезу, чтобы спасти тебя, паразит неблагодарный! Знаешь, как мне от Орыча достанется?!

- Да мне пофиг, - промычала собака и свалилась на пол, громко храпя.

- Нет, посмотрите на него! Нажрался и спит довольный! А Демона кто изгонять будет? Мураками?

- А хотя бы и он, ик! ХРРРРРРРР…

Саске захотелось пнуть собаку, чтобы она отлетела к задней стенке, непременно сделав тройное сальто в воздухе.

Но вместо этого он снял у нее с шеи связку ключей и пошел отпирать Орыча и Кабуто. Эти двое, едва услышав звук открываемых запоров, тут же принялись молить о пощаде, обещая все прелести жизни.

Саске открыл дверь и посмотрел внутрь, вертя связку на одном пальце:

- Хех, на выход.

Орыч с Кабуто переглянулись:

- Саске-кун! Мы так верили в тебя!..

- Ага, возьмете конфетку потом.

Саске бросил им ключи. Пусть сами разбираются со своими цепями. Ему еще предстояло освободить Блохастого Матраса от Хомьюби.

День 64.

Саске вышел из комнатки. В большом зале была удручающая тишина. Учиха не сразу догадался, что не слышно стука там-тамов. «Видно, даже дюрасселл работает не так долго, как говорится в рекламе», - подумал Саске. Он огляделся. Было такое странное чувство, что в комнате чего-то не хватает. Хомьюби! Собаки нигде не было.

- Блохастый Матрас! - Мальчик, который выжил, выбежал на середину зала. В нос ему тут же ударил неслабый запах сакэ. Саске принюхался. Аромат шел от двери. Саске сразу смекнул, куда мог деться пес, одержимый Демоном.

Как он и предполагал, собака, шатаясь, словно в ураган, и матерясь, как заправский пират, медленно, но верно приближалась к самой большой бочке самого отборного сакэ Орочимару.

Блохастый Матрас подпрыгнул и открыл кран. Из бочки хлынул поток сакэ, заливая собаку и подвал.

- Нееееет! – закричал Саске. - Зачем без закуси-то?!

Изрядно проспиртованная собака хитро ухмыльнулась. Размазывая прозрачную жидкость по полу, она начертила пару иероглифов. Потом, прикусив себе язык, плюнула на рисунок кровью и заплетающимся от боли и вступившего в свои права алкогольного опьянения языком пробормотала: