— Хорошо. Дайте мне минуту, чтобы собраться, мисс Клируотер и я полностью в вашем распоряжении, — вежливо ответил я и стал собирать разложенные на столе пергаменты и учебники.

На прощание успокаивающе улыбнулся встревоженной Гермионе, и потопал вслед за старостой. До Больничного крыла от нашего факультета было приличное расстояние и идя за молчаливой и нервничающей рейвенкловкой по гулким коридорам школы, я напряжённо сканировал эмпатией окружающее пространство. С этим моим чувством тоже не всё ладно. Оно не развивается, вернее развивается, но как–то странно. Логично было бы предположить, что тут первичную роль должно играть расстояние, но не тут–то было. Расстояние, как я выяснил эмпирическим путём никогда не превышало тридцати одного фута и четырёх дюймов. Дальше не росло совершенно и это был предел моей чувствительности, который не рос абсолютно ни на микрон. Зато очень даже прогрессировало, так сказать, наполнение в этих пределах. То есть получалось почуять все тонкости и оттенки попавшего в сферу моей эмпатии объекта и это было очень обидно и только доставляло излишние неудобства. На уроках или при обедах, завтраках и ужинах в Большом зале, так и вообще невыносимо себя чувствовал, а такая долбёжка по мозгам, иногда очень сильно сказывалась на настроении. Вот и получается, что вроде и полезное качество, но лучше бы его вовек не знать и не использовать. Сплошные неудобства, только если ты по жизни не одиночка–интроверт, избегающий общества.

Ещё непонятней стало, когда мы вошли в Больничное крыло. Мадам Помфри была зла и очень взвинчена, а вокруг неё семенил Флитвик, находившийся сейчас почти в панике, тревожно и просяще заглядывая в глаза медиковедьмы. Что вообще происходит?

— Добрый вечер, мадам Помфри, профессор Флитвик, — настороженно поприветствовал я их обоих.

— Не такой уж он и добрый, Гарри, — вздохнула медичка и обратилась ко мне: — Прошу за мной. Филиус, побудь здесь.

— Поппи, ты уверена? — воскликнул коротышка–полугоблин.

— Хуже не будет, Филиус. Мистер Поттер… в некотором роде специалист и будь уверен, он, возможно, сможет помочь, — отрезала она.

Что–то я совсем запутался. Кому это я смогу помочь и в чём меня подозревает Помфри, как специалиста? Нет, так–то я во многих вещах разбираюсь, но вот о таком мало кто знает. Я прошел, за поманившей меня мадам Помфри на женскую половину Больничного крыла и наконец увидел причину сегодняшнего переполоха.

На кровати спала очень красивая девушка, сейчас мёртвенно бледная с на глазах затягивающейся ссадиной на левой скуле. Понятно. «Эпискей» так действует, но не очень понятно зачем я сейчас здесь. Видимо, это не единственное её повреждение. Эту девушку я прекрасно знал и даже был с ней знаком, но так, шапочно. Больше всего я знал о ней из слухов и сплетен ходивших по школе. Саманта Хаузер — полукровка, семнадцатилетняя красавица–блондинка, сероглазая и стройная, учится на шестом курсе Рейвенкло. Очень знаменита и популярна среди мужского населения замка и в Хогвартсе имеет прозвище «Недотрога». Она ведь действительно недотрога. Самая скромная и тихая девчонка среди всех, известных мне студенток и её, я чаще всего видел в библиотеке. Кстати, она очень сильно приятельствует с Гермионой, практически с нашего первого курса и с удовольствием подсказывает нужные книги и консультирует мою подругу. Что же всё–таки произошло, раз меня выдернули? Я вытащил палочку, но спохватившись обернулся к мадам Помфри: