— Наших лошадей увели, — хмуро ответил Гарольд, вытирая клинок шпаги. — На чем нам уезжать-то? И потом — перенесут ли дорогу наши друзья?

— Как боги рассудят, так и будет, — пожал плечами Равах-ага. — Теперь все в их руках. Но, думаю, довезем. Мы воины пустыни, для нас это привычное дело.

— А может, тех, за стеной, просто подкормить? — предложил я, показывая на трупы братьев-ищеек. — Забросим туда пару-тройку мертвяков, время выиграем.

— Нет, — коротко ответил капитан. — Надо, чтобы они тут лежали.

— Флоренс умерла, — негромко сказала Аманда и то ли всхлипнула, то ли просто звучно хватанула ртом ночного воздуха, не поймешь.

— Красивая была, — вздохнул Равах-ага и приложил руку ко лбу. — Вот и ваши кони. Я знал, что далеко их увести они не могли.

И правда, три всадника вынырнули откуда-то из-за бархана, мчась во весь опор. За ними скакали наши лошади.

Равах-ага отошел от нас, раздавая резкие команды на своем языке и махая руками, его воины подняли на руки Луизу, голова которой была замотана белыми тряпками, и куда-то понесли.

— Флик, — сказал Гарольд, размазывая по лицу кровь, что сочилась у него из пореза на щеке, — надо его забрать с собой, нельзя его тут оставлять. Надо похоронить по-человечески.

— Само собой, — даже не стал спорить я.

Собственно, это было единственное, чем мы могли заняться, все остальное происходило без нас. Люди Раваха-аги работали слаженно и умело. Они натянули между двух лошадей какую-то холстину, на которую положили Луизу, как видно, именно так они обычно перевозили своих раненых. Так же пристроили и Карла. Флоренс тоже была не забыта — ее положили поперек седла одного из всадников. Робера, который совсем ослаб, посадили в пару к невысокому воину, который должен присмотреть за ним во время пути. Надо заметить, что действовали люди капитана очень внимательно, они даже не забыли вложить шпагу де Лакруа к нему в ножны.

Флика Гарольд самолично вытащил из-под тела Форсеза и положил поперек своего седла. Я понял это его решение — кому, как не ему, это делать? Ну да, Флик нас предал. Но своей смертью он доказал, что был одним из нас, до самого конца. Хорошая смерть, честная. Ну, насколько смерть вообще может быть хорошей.

Я раз за разом оглядывал поле боя, не веря, что я жив. И еще у меня в голове вертелась какая-то идея, но я не мог понять какая. Да и неудивительно это, после такой-то заварушки.

За стеной раздался вой, в котором не было совершенно ничего человеческого. Кони встревоженно прянули и заржали. Их седоки тоже здорово занервничали, это было очень хорошо заметно.