– Что ж, – медленно процедил он, – я согласен выслушать вас. Но предупреждаю, что веры вашим словам…

– Просто выслушайте, ничего больше, – торопливо попросил Харлоу. – Я не собираюсь оправдываться, клянусь вам. Мы стали жертвами несчастливого стечения обстоятельств… но решения, ставшие роковыми, были приняты по нашему собственному выбору. Все началось в то злосчастную ночь, когда наш угольщик пропал в тумане…

Когда капитан-лейтенант закончил свой рассказ, чернильный мрак ночи за иллюминатором сменился рассветными сумерками.

– Скажите… – после долгого молчания нарушил тишину Обручев, – а почему вы решили рассказать мне все это?

Британец пожал плечами:

– Трудно сказать. Наверное, все же хотелось, чтобы хоть кто-то, кроме меня, знал правду. Хотя, учитывая обстоятельства… вряд ли она когда-нибудь станет официальной версией.

– А что предпримете дальше вы?

– Исчезну, – решительно сказал Харлоу. – Как только ваш кораблик причалит в порту Владивостока, я сойду на берег и… На первое время деньги у меня есть, – он выразительно хлопнул себя по предплечью форменки, – в конце концов, на фоне всех прочих преступлений, что мне припишут, взлом корабельной кассы – сущие мелочи. Потом, когда шум поутихнет… Океан велик, затеряться в нем не так уж сложно. А сейчас, когда мир захлестнет новая «географическая лихорадка», и вовсе легко. Я не могу исправить того, что мы натворили. Даже искупить. Но я попробую сделать в жизни что-нибудь толковое… ну и остаться в живых, конечно.

– Что ж… – Профессор вновь замолчал, собираясь с мыслями. – Не могу сказать, что проникся к вам симпатией, мистер…

– Я и не рассчитывал на это, профессор.

– Да, – согласился Обручев, – себя вы не щадили, не выгораживали.

– Правда, только правда и ничего, кроме правды, – процитировал Харлоу знаменитую судебную формулу. – Взамен я прошу лишь об одном: сохраните мою тайну до Владивостока.

– На этот счет можете быть спокойны, – устало вздохнул геолог. – Выдавать вас я не собираюсь. Однако у меня к вам будет встречная просьба: постарайтесь больше не попадаться мне на глаза!

Пасха в году от Рождества Христова 1909-м пришлась на двадцать девятое марта – тот самый день, когда канонерская лодка «Манджур» вошла в бухту Золотой Рог после пяти месяцев похода.

Бурные волны Босфора-Восточного сменились спокойными водами бухты, слева проплывал Эгершельд, а впереди, под Алексеевской горой, рыжели подвыцветшие за зиму шишаки Успенского собора, и далеко разносился колокольный звон над торопливо сгоняющим с лица постную мину городом.

Весна выдалась жаркая: снег уже сошел с сопок, земля подернулась зеленью. Пронзительное голубое небо пачкал дым из труб: в топках «Манджура» дожигали остатки взятого в Петропавловске угля. Вздрагивала под ногами палуба. Кричали настоящие, белые, беззубые чайки.