Джеффри кивнул и пообещал:

— Сделаю все, что смогу.

— Нет, профессор. Вы просто обязаны добиться успеха. Любой ценой.

— Я попытаюсь, — сказал Джеффри.

— Нет. У вас получится. Я это знаю, профессор.

— Почему вы в этом так уверены?

— Потому что мы можем говорить о многих вещах, об интригах и о правде, наслаивающихся друг на друга, но в одном я совершенно не сомневаюсь.

— И в чем же именно?

— В том, что сыновья и отцы всегда ведут борьбу, стремясь вырвать друг у друга победу, профессор. Это ваша схватка, не чья-либо. И она всегда останется вашей. Конечно, она будет и моей тоже, но моей совсем в другом роде. А вы… Это дело связано с самой сущностью вашего бытия. Ведь правда?

Джеффри вдруг заметил, что ему стало трудно дышать.

— Ваше время настало, причем именно сейчас. Или вы думали, что так и проживете всю жизнь, не вступая в единоборство с отцом?

— Мне казалось, — начал Джеффри и вдруг почувствовал, как голос его становится все более хриплым, — что наше противостояние будет чисто психологическим. Что оно окажется битвой с призраками прошлого. Мне думалось, что он мертв.

— Но оказалось, что это не так, не правда ли, профессор?

— Да, — промямлил Джеффри, ощущая, как язык отказывается ему повиноваться.

— Таким образом, получается, что ваша борьба перемещается в новое, дополнительное измерение. Ведь так?

— Похоже, что так, мистер Мэнсон.

— Отцы и дети, — подытожил директор. Голос его был мягким и мелодичным, и изъяснялся Мэнсон с такой интонацией, будто находил все, что говорил, забавным и удивительным. — Они всегда части одного пазла, подобные двум сходным его кусочкам, сцепленным друг с другом и попавшим немного не в то место. Скроенные на один манер, они вечно друг другу противодействуют. Сын стремится дистанцироваться от отца. Отец стремится ограничить сына жесткими рамками.

— Мне может понадобиться кое-какая помощь, — попросил Джеффри.

— Помощь? Но кто может помочь в этом исконнейшем из единоборств?

— Есть еще двое участников, мистер Мэнсон, а именно моя мать и моя сестра.