Тем не менее от этой мертворожденной антологии остался рассказ, который я впоследствии включила в сборник „Чарльзу Форту, с любовью“. До сих пор „La Peau Verte“ нравится мне больше всех моих произведений и служит доказательством того, что в объятиях Зеленой феи я способна на многое, ведь эта история полностью написана под воздействием абсента».

I

В пыльной, заваленной антиквариатом задней комнате квартиры на Сент-Маркс-плейс,[64] комнате со стенами цвета спелой клюквы, Ханна стоит обнаженная перед огромным зеркалом в раме из красного дерева и рассматривает себя. Нет, уже не себя, а нового человека, которого из нее сделали мужчина и женщина. Три долгих часа с аэрографами и латексными протезами, масляными красками, спиртовым клеем, четыре руки художников двигались как одна, уверенные в своей цели. Ханна не помнила, представились ли они. Может, да, но два бокала бренди загнали имена куда-то на задворки памяти. Он — высокий и тощий, она — худая, но маленькая, а теперь оба ушли, оставив Ханну одну. Наверное, их работа на этом закончена, возможно, мужчине и женщине заплатили, и она больше никогда их не увидит. От этой мысли Ханна почувствовала неожиданно острую боль: она никогда не испытывала склонности к случайному сексу, а этих людей не знала и подпустила так близко к своему телу.

Открывается дверь, музыка вечеринки неожиданно становится гораздо громче. Мелодия была ей незнакома, да, наверное, и не имела названия; бешеная импровизация хлопков и звуков флейт, скрипок и виолончелей, несравненная музыка, одновременно примитивная и продуманная до последней ноты. Старая женщина в маске из перьев павлина и наряде переливчатого атласа стоит в проходе, наблюдая за Ханной. Спустя какое-то мгновение она улыбается и медленно, оценивающе кивает.

— Очень мило, — следует комментарий. — Как вы себя чувствуете?

— Немного странно, — отвечает Ханна и снова смотрит в зеркало. — Я никогда ничего подобного не делала.

— Да? — удивляется старуха.

Ханна вспоминает ее имя — Джеки, а фамилия что-то вроде Шэйди или Сэйди, но ни то, ни другое. Кто-то говорил, она — скульптор из Англии. Другие рассказывали, что в молодости эта женщина даже видела Пикассо.

— Нет, — подтверждает Ханна. — Не делала. Гости готовы к моему появлению?

— Еще минут пятнадцать плюс-минус. Я вернусь и провожу вас. Расслабьтесь. Хотите еще бренди?

«Хочу ли?» — думает Ханна и смотрит на прозрачный бокал, стоящий на старом секретере рядом с зеркалом. Там практически ничего не осталось, может, последний теплый янтарный глоток отделял его от пустоты. Захотелось еще выпить, чем-то сжечь остатки комплексов и сомнений, но…