— Ты мог бы бросить меня, как только попал в лес, но ты этого не сделал, — возражает Лев. — Потому что не хотел, чтобы я вернулся обратно. Ты не хотел, чтобы меня принесли в жертву.

Против этого не возразишь. Наверно, так и было: Коннор схватил Лева от отчаяния, но удержал из сострадания, хотя тогда он не отдавал себе в этом отчета.

— У тебя все еще сохранился тот шрам, ну, помнишь, когда я укусил тебя? — спрашивает Лев.

Коннор смотрит на свою правую руку. Конечно, следа от укуса там нет.

— Извини, друг, но он ушел вместе с рукой. — И тут он впервые замечает, что зубы акулы находятся примерно в том месте, где был бы шрам от укуса Лева.

Кинкажу, видимо, жаждущий внимания, перебирается с бедра юноши на плечо и принимается тянуть его за ухо. Должно быть, требует, чтобы Лев наконец двинулся в путь. Не только сегодня, а вообще — дальше по жизни.

— Позаботься о нем, — напутствует Коннор.

— Конечно, — отвечает Лев.

— Я к мартышке обращаюсь, а не к тебе.

И Лев опять улыбается, широко и радостно.

• • •

По настоянию СайФая, Коннор с Рисой остаются в коммуне на ночь. День выдался трудный, и измученное тело Коннора нуждается в отдыхе. Он лежит в постели, а Риса осторожно смазывает его рубцы специальной заживляющей мазью, которую вручил им перед отъездом Кэм.

— Подарок вам к Рождеству, авансом, — сказал он. — Среди моих любимых продуктов «Граждан за прогресс» эта штука стоит на втором месте.

Коннор проявил себя настоящим тормозом, ляпнув:

— А что на первом?

— Я, конечно, — отозвался Кэм.

Мазь успокаивает. Согревает. Но не столько мазь, сколько прикосновение любимых рук.

— Помнишь, как я тебе на Кладбище массировал ноги?

— Для меня это было лучшее время дня, — говорит Риса.

— Для меня тоже.