Я сворачиваюсь в слегка поврежденном мозгу молодого человека, который пал бессмысленной смертью после продолжительной и почетной погони. Глянцевые извилины тают, расклеиваются, распадаются на химические составляющие. Я насыщаюсь первородным бульоном его разума. Ужасное осознание, снизошедшее на него в момент смерти, заостряет вкус.
Меня пьянит поток его опытов и ощущений. Я усваиваю его познания. Я проживаю всю его жизнь за то время, что проедаю себе путь сквозь его разжижающийся мозг. Погрязаю в его мире. Умираю его томительной смертью.
Как всегда, это заставляет радоваться тому, что я опарыш на бойне, а не человек.
Восстань
Восстань
Ночь опускалась на Габон, и Коббу казалось, что он никогда не видел ничего темнее, чем заросли кустарника, который разрастался на границе маленького пляжного городка и тянулся до самых Западноафриканских холмов. Стоя у края зарослей и глядя в ночь, можно было различить дюжины маленьких огоньков, которые мерцали в отдалении, давая меньше света, чем язычок зажигалки на темном стадионе, подчеркивая черноту больше чем рассеивая. Эти огни принадлежали не браконьерам (потому что в округе больше некого было убивать), а блуждающим кочевникам на пути в город или из него.
Кобб сидел в обшитом жестью баре, как и в большинство ночей, и пил африканское пиво, слегка охлажденное в барном холодильнике. Это соответствовало вкусу Кобба, который когда-то был англичанином. Теперь он был гражданином нигде в мире. Он пил свое пиво, крутил толстые сигары из африканской ганджи, уставясь ржавого цвета глазами в экран телевизора в углу, и с ним почти никогда не заговаривали. Это тоже соответствовало его вкусу.