Ближе, ближе чёрные тени. Скользят по коридорам, ни на что не отвлекаясь, никого не замечая — к ней, к ней, к ней.

Ты наша, Miss Mollinair Evergreen Blackwater. Была, есть и будешь.

Who are you? What are you?

Кто вы есть? Что вы есть?

Мы те, что мы есть и кто мы есть. Ты наша, твоё место с нами!

Она дрогнула. Заколебалась. Голос в её голове — сильный, твёрдый, мужественный — говорил с настоящим столичным акцентом, какого не встретишь ни у скоробогачей Корнволлы, ни у промышленных магнатов Майнстера, ни даже у старых лендлордов Хайланда.

Цепь! Цепь ускользает!..

А тени всё ближе и ближе. И со всё большим трудом взмахивает потускневшими крыльями Жар — Птица.

Тени уже подле неё.

— Аррргх!!!

Жуткое, нечеловеческое рычание, и на пути сонмища чёрных возникла госпожа Старшая.

Точнее, возникло чудовище, какой — то живой колючий куст с ветками, усеянными длиннющими шипами; на иных белеют старые черепа, скалятся пустыми глазницами, а в них, в глазницах, ярко пылает огонь.

Старшая преграждает теням дорогу, и Молли враз ощущает, что такое настоящее "эхо".

Слепая волна высвобожденной силы несётся по коридорам, пронзая каменные своды и озёра пламенной лавы, заставляя расплавленный камень кипеть и плеваться огненными каплями.

Рушатся последние преграды, расходятся скобы, трескаются перемычки, крошатся основания и стены, дрожат столбы, ходят ходуном полы и потолки.

Но, расставив руки — ветви, выросла на пути теней госпожа Старшая.

И засмеялась. Кошмарным замогильным хохотом. И позвала к себе.

Первая из теней словно не успела остановиться, с разгону влетев прямо в ждущее переплетение голодных ветвей.

Визг. Тонкий, захлёбывающийся, прерывистый. Тень забилась, пронзённая во множестве мест ринувшимися вперёд шипами. Живая плеть обвилась вокруг того места, где тени полагалось бы иметь шею; рванула, опрокидывая и втаскивая куда — то себе под корни.

Что — то рвалось, мокро хлюпало, трещало. И кричало, захлёбываясь от ужаса и боли.