– Я понимаю, о чем ты, – кивнул Генри. – Когда я тут, я могу одним словом помочь тому, кто видит что-то гадкое, дать ему сон получше. Я могу действительно что-то сделать. А в том, неспящем мире, не в состоянии даже опубликовать свои песни.

– Ты уверен, что сделал для этого все возможное?

Генри удивленно вздернул брови.

– Да ты, сдается мне, самая грубая особа, какую я в жизни встречал. Я, между прочим, в шоу-бизнесе работаю, это должно о чем-то говорить.

– Отлично. Я буду жюри. Сыграй мне какую-нибудь песню, – заявила Лин.

– Ну вот, помоги мне, боже, – вздохнул Генри.

Он сыграл Лин один номер, забавную песенку, под которую любили отплясывать хористки после репетиции.

– Ну, как? – спросил он. – Понравилось?

Лин пожала плечами.

– Нормально. Песенка как песенка.

– Ох, – сказал Генри.

– Ты сам спросил.

– Они, судя по всему, собираются взять одну мою песню в ревю.

– Тогда какое тебе дело, что думаю я?

– Такое, что… – начал Генри и замялся.

Дело было не в Лин. Просто в самой песне было что-то такое, что его категорически не устраивало… но он больше не мог уловить, что именно. Он так долго пытался сделать других счастливыми своей музыкой, что куда-то задевал свой внутренний компас.

– Ну, на тебе тогда другую. Специально для тебя, только что написал, – сказал Генри и разразился разухабистым регтаймом.

– Кошмар.