Ванму склонилась перед Цин-чжао в глубоком поклоне, коснувшись головой пола. Она знала, что этот унизительный жест заставит Цин-чжао раскаяться в проявленном гневе и они снова смогут нормально говорить.

– Нет, – устыдилась Цин-чжао. – Я не имею права сердиться на тебя, прости меня. Встань, Ванму. Продолжай задавать свои вопросы. Ты умеешь правильно их ставить. Наверное, потому, что ты представляешь себе это, а раз ты можешь себе это представить, значит кто-то может воплотить в жизнь. Вот почему я считаю, что это невыполнимо: никому не под силу загрузить такую сложную программу в каждый из компьютеров, управляющих связями между ансиблями. Таких компьютеров многие-многие тысячи. А если один из них вдруг ломается и вместо него подсоединяют к сети другой, значит необходимо почти мгновенно заново ввести всю программу. И в то же время ее нельзя загружать в постоянную память, потому что ее сразу обнаружат. Она должна все время перемещаться, держаться в стороне от других программ и то и дело самовыводиться из памяти, загружаясь потом заново. Программа, способная на такое, должна быть прежде всего разумной; она должна сама все время измышлять новые способы, как получше укрыться, иначе мы бы ее уже поймали, а такого до сих пор не произошло. Такой программы не может существовать. Кто мог создать ее? Да еще и запустить? И видишь ли, Ванму… Эта Валентина Виггин, которая написала все труды Демосфена, – ей удавалось скрываться на протяжении нескольких тысячелетий. И если такая программа существует, то она должна была появиться на свет около трех тысяч лет назад. Она не могла быть создана оппозицией Межзвездного Конгресса, потому что, когда Валентина Виггин приняла этот псевдоним, никакого Межзвездного Конгресса не существовало и в проекте. Ты посмотри на даты этих записей, которые выдают нам ее настоящее имя. Записи были сделаны на самой Земле, и с тех пор ни разу не проводилось параллелей между Валентиной Виггин и Демосфеном. Они были сделаны до начала колонизации планет. До…

Цин-чжао замолкла, но Ванму все уже поняла и сделала соответствующие выводы прежде, чем Цин-чжао произнесла заключительную фразу.

– Значит, если в компьютерах, управляющих ансиблями, засела какая-то неуловимая программа, – сказала Ванму, – она должна была все время находиться в них. С самого начала.

– Невероятно, – прошептала Цин-чжао.

Но так как невероятным было и все остальное, Ванму увидела, что Цин-чжао пришлась по душе эта мысль, потому что, несмотря на всю ее невозможность, она была, по крайней мере, постижима, ее можно было себе представить, а следовательно, такое могло существовать в действительности. «А ведь это я первой подумала о такой возможности, – сказала себе Ванму. – Со мной боги, может, и не разговаривают, но я тоже кое на что гожусь. Я способна понять. Все обращаются со мной как с глупой девчонкой, даже Цин-чжао, несмотря на то что знает, как быстро я продвигаюсь в своем обучении, знает, что я умею мыслить нетрадиционно, выдвигать предположения, до которых другие никогда не додумаются, – даже она относится ко мне с долей снисхождения. Но нет, госпожа, я не глупее остальных! Я равняюсь по уму тебе, хоть ты этого никогда и не замечала, хоть ты и думаешь, что сама все это придумала. О, конечно, ты вспомнишь меня, только примерно вот такими словами: „Ванму сказала мне что-то такое, что навело меня на одну мысль, и тогда я поняла одну очень важную вещь“. От тебя мне никогда не услышать: „Это Ванму догадалась и все объяснила мне, только тогда я поняла“. Такое впечатление, будто я глупая собачонка, которая вдруг гавкнула, взвизгнула, подпрыгнула или почесалась – чистой воды совпадение, – и именно это направило твой ум к истинному разрешению проблемы. Только я не собака. Я понимаю. Когда я задавала тебе вопросы, уже тогда я заметила определенную связь. Более того, сейчас я куда глубже тебя разобралась во всем этом, но навести тебя на мысль я могу только своими вопросами, притворившись, будто ничего не понимаю. А все потому, что ты общаешься с богами, а обыкновенная служанка никогда не должна быть умнее той, которая слышит голос богов».