- Все есть. Хоть реквизиция и была, да не у нас, у торов…

Яна не удержалась.

- Мария, понимаю, верить мне не стоит, но послушайте. Это – первая волна. И вторая пойдет, и третья… слово даю! Хватать будут, отбирать все, в ссылку угонять, куда Макар телят не гонял, казнить, расстреливать, бедноту и дурноту деревенскую пеной на волне вынесет, вас накроет. Что можете обращайте в золото, прячьте, и молчите. Железом каленым жечь будут – молчите. Страшные времена идут, темные… детей бы сберечь! Схроны делайте, зерно прячьте, припасы, что можете… поверьте, будет только хуже.

Яна знала, о чем говорит. И Мария это видела.

- Тора…

- Сыном клянусь. Даже если кто власть в стране и возьмет, все одно, несколько лет голода, страха, смертей будет. Вот попомните мои слова!

Мария кивнула.

- Благодарствую, тора.

Яна отвела глаза. Ни к чему… эта – поняла. Что может, сбережет, спрячет, схоронит так, что враги не найдут. Может, и предупредит кого, но не жалко. Такие с дурами не дружат.

- Сухая улица, двенадцать?

- Да, тора. Пусть Единый хранит вас и вашего сына.

- А я помолюсь ему за вас и ваших детей, - просто ответила Яна. – Прощайте.

- Прощайте, тора.

Две женщины обменялись понимающими взглядами. И разошлись, чтобы больше никогда не встретиться.

Каждая – на свою маленькую войну. Войну за жизнь.

Русина, Подольск.

- Илюшенька, непраздна я. Второй месяц уже пошел.

Илья смотрел, как баран, на новые ворота.

Непраздна?