— Вместо того чтобы искать способ, как разбудить Габи, вы решили отправить ее детей на войну, — горько усмехнулся Хулиан. Он так и не смог простить своего господина за проявленное недоверие.
— Что еще нам известно об этих двоих? — стараясь увести беседу от опасной темы, спросил Реналь.
— Могу рассказать только то, что мне известно со слов Николаса и Анри, — вздохнула Ремиза.
— Я думала, что нам придется вытаскивать из тебя это под пытками, — облегченно вздохнула Моника.
— Моник, ты действительно не знаешь, что пытки любимая сексуальная игра Реми, или в курсе и пытаешься с ней подобным образом заигрывать? — усмехнулся Реналь.
— Господа, я вас умоляю! — Хоакин был готов повеситься, лишь бы Ремиза не взорвалась. Но к его удивлению, Малкани Шагрин оценивающе окинула взглядом коллегу и вызывающе промурлыкала.
— А ты хорошо смотрелась бы в черной обтягивающей коже, на фоне огня и с раскалёнными щипцами в руках. Ты умеешь обращаться хлыстом?
Находящиеся в комнате мужчины нервно вздохнули от нарисованной картинки, а лицо Моники приобрело зеленый оттенок ее прекрасных глаз.
— Да, вижу, что скорее плетку придется взять мне, а я-то думала, что Темо с удовольствием играют в такие игры, — усмехнулась Ремиза, увидев реакцию коллеги.
— Ремиза, умоляю! — воскликнул Хоакин. Привыкший держать все под контролем, он просто терялся в присутствии обновленной, дерзкой Малкани Шагрин.
— Ну, хорошо. Слушайте.
Эрик решительно вошел в комнату бабки. Чтобы не говорил Анри, молодой человек воспринимал эту внешне довольно эффектную женщину, как древнюю старуху.
— Ты слишком рано, — недовольная, что внук прервал ее отдых, несдержанно бросила Шантэль.
— Я собираюсь уезжать, поэтому если тебе есть, что мне сказать, сейчас самое время.
Удивленно взглянув на наглого юнца, Шантэль кивнула головой в сторону кресла.
— Садись. — Убедившись, что молодой человек расположился достаточно удобно, чтобы выслушать ее длинное объяснение, она довольно кивнула головой. — То, что я тебе сейчас расскажу, является тайной известной единицам, и ты должен поклясться, что все так и останется.
— Извини, но я не даю клятв, — качнул головой Эрик.
— Не поняла, — холодок в голосе бабке неприятно царапнул внука.
— Мой отец не так много уделял внимание нашему воспитанию, но некоторые правил привил нам с раннего детства. Одно из таких правил, никогда и никому не давать никаких обещаний и тем более клятв. Он считал все клятвы и обещания грубым ограничением свободы жизненного выбора. Один человек не должен иметь над другим человеком такой власти, чтобы ограничивать его в чем-либо.