Она спросила Буслаева. Тот пожал плечами,

— Навряд ли, они ведь живут далеко от болота. Но на всякий случай уточним.

Он переговорил с шаманом, несколько раз переспросил его, потом озадаченно обратился к Ирине:

— Чепуху какую-то мелет. Говорит, что поймать пиявку — это пустяки, но не имеет смысла. К ней будто бы нельзя прикоснуться, даже если она пролежит в темноте много дней и ночей. Она обязательно убьет, причем не плевком — про это он даже не знает, — она убивает просто так, невидимо, если подойти на три шага.

— Н-да! — сказала Ирина, поворачиваясь и выходя из пещеры. — Весело! Каждый врет по-своему. Легенда на легенде. Один говорит, что пиявки никогда не умирают, а другой демонстрирует чучела… Разберись тут! Впрочен, этому другу верить нельзя. Он пиявки-то живой небось в глаза не видал. Тот шаман хоть от своего отца тайны принял…

— Тайны и здесь передаются. За два дня до боя шаман уводит претендента в эту пещеру и рассказывает ему все, что знает. Раньше, говорят, хватало одних суток. Так что мы все-таки принесли кое-что на эту планету: шаманы, как правило, умницы и схватывают все новое раньше рядовых верующих. А потом они выходят вон на ту площадку над утесом и устраивают дуэль на топорах. Так что, кто бы ни погиб, тайны не теряются. Кстати, поэтому шаманам запрещается ходить на охоту и вообще покидать становище: они носители тайн племени.

— Ну тебя! — вдруг рассердилась Ирина. — Какое мне дело до твоих шаманов! Расстроил меня, рыжий Пират! Никому теперь верить нельзя.

Она схватила Бубу за руку и быстро зашагала к мобилю. Буслаев, остолбенев на мгновение, кинулся вслед.

— Стой, стой! Про сюрприз-то забыли!

Это был действительно сюрприз: на крохотной делянке с южной стороны утеса рос картофель.

— Это делается так, — объяснил Буслаев. — Выдергивается ботва, и на этом месте шаришь в земле, только обязательно голыми руками. II не бойся испачкаться, не то весь вкус пропадет.

Кто еще на далекой Земле помнил, как неохотно расступается под пальцами влажная жестковатая земля, как одурманивает она таинственным первозданным ароматом, когда, торопясь, разгребаешь ее, чтобы достать холодные твердые клубни? Кто еще помнил горьковатый дымок лесного костра, когда перекидываешь с ладони на ладонь раскаленную картофелину, плача и смеясь сдирая с нее кожуру? Может, и остались еще старики, которые поняли бы этот восторг, да и то вряд ли: давным-давно машины заменили на полях человека.

А какое это наслаждение — макать клубень в соль и осторожно откусывать от него маленькие кусочки, стараясь не обжечь губы, и перепачкаться донельзя золой и отмываться потом в ледяном ручье…