Спустя некоторое время хозяева и гости стали с грехом пополам понимать друг друга, а вскоре офицер почувствовал достаточно сил, чтобы снова идти в английскую колонию, и сообщил гостеприимным хозяевам о своем намерении отправиться в Перак.
Все двинулись в путь, и, безусловно, без помощи этих славных людей капитан и девушка недалеко бы ушли… С необычайной легкостью пробираясь сквозь непролазную чащу, сквозь непроходимые заросли колючего кустарника, дикари прокладывали дорогу для своих гостей. Более того, когда девушка не смогла больше передвигаться пешком, сакейи соорудили носилки и, устлав сиденье мягкой листвой, несли ее без толчков и тряски до следующей стоянки.
Но дни шли за днями, и, ориентируясь по солнцу, капитан постепенно убедился, что они движутся вовсе не по направлению к Пераку. Так как его познания в местном наречии значительно расширились, он обратился к старику, откликавшемуся на имя Ба-Итанн:
— Ты ведешь меня не в Перак.
Ба-Итанн к каждой своей фразе прибавлял восклицание: апа иту! (Ну и что с того!)
— Апа иту, йа, туан (да, господин).
— Так нельзя!
— Апа иту, все дороги ведут к туан-гобернор (к губернатору).
— Значит, ты выбрал самую длинную.
— Апа иту! (И что с того?) Разве тебе скучно с Ба-Итанном и сакейями?
— Нет, не скучно, но я хотел бы вернуться к белым.
— Апа иту! Сакейи любят тебя, они любят белую женщину. Зайди сперва в гости к сакейям, а потом Ба-Итанн проводит тебя к туану-губернатору в Перак.
Невозможно было переспорить старика, более своевольного, чем ребенок, то есть своевольного, как истинный дикарь.
— Видишь ли, Ба-Итанн, одежда моя истрепалась. Я в этих лохмотьях скоро не смогу на глаза людям показаться.
— Ба-Итанн даст тебе кайн-кайу[367], ты сошьешь себе одежду.
— А моя сестра, которую ты называешь Белая Птица?
— Белая Птица тоже наденет платье из кайн-кайу.
Волей-неволей пришлось зайти в то место, которое старик подразумевал под словом «деревня», представлявшее собой скопление соломенных хижин, крытых листьями, возле которых росли