Тая считает пульс. Фонендоскопом. Увидела меня, вытащила трубки из ушей.

— С сердцем лучше. — Вымученная улыбка. — Кажется, миновало.

— Ты уверена? — Я присел на соседнюю кровать — напротив Михаила. Землисто-серое лицо… — Надо срочно сделать биохимический анализ. Можно у него взять кровь из вены?

— Погоди немного. Пульс пока слабый. И кто будет делать анализы? — Тая смотрит на меня встревоженно. — Саша, он с ума сошел. Разве можно сейчас кого-нибудь отправлять в гермокамеру?

«Он» — это Хлебников, А меня она опять называет Сашей…

Я пожимаю плечами: это ли сейчас главное?

— Попробую поговорить о ним — доставить лаборанток. Домашние адреса…

Домашние адреса, вспоминаю, у меня на стенке шкафа.

— Пусть он сам за ними съездит, — говорит она с ожесточением.

«Сам» — опять Хлебников.

На секунду до меня все же доходит смысл ее вопроса: «Разве можно сейчас кого-нибудь отправлять в гермокамеру?» Кого-нибудь… «Как ты себя чувствуешь, Стишов?» И прав ведь — вот в чем дело: если в гермокамеру не направить, причем в ближайшие час-два, третьего человека, нарушится не только симбиоз, но и вообще эксперимент придется прекращать немедленно: культиватор системы «А» с трехпроцентной углекислой атмосферой может работать только на трех человек. Если же оставить на двух, может возникнуть такой дисбаланс… Лучше не надо. Однажды у нас хлорелла уже «взбрыкнула» — вышла из-под контроля…

— Да, наверное… — с запозданием отвечаю я Тае. Но какая у него серость на лице… Не бледность, а именно… И температурит, а такое землисто-серое лицо. — Пусть сам объедет по адресам, А может, все-таки вызвать «скорую»?

Тая неопределенно пожимает плечами. Понятно: что может сделать «скорая», если мы не знаем, что произошло с ним? Хотя почему не знаем: ацидоз.

— Шестьдесят четыре. — Тая считает пульс — на этот раз пальцами. — Но температура… От чего у него температура? Неужели в гермокамеру занесли инфекцию?

Я и сам не понимаю, от чего у него эта странная температура. При ацидозе, даже при коме, температура вроде не должна так подниматься.

— Ты не должен идти в гермокамеру, — быстрым шепотом говорит Тая; о нашей ссоре-объяснении она словно уже забыла: сама пришла — сама ушла… — Пока не разберемся, что случилось с Куницыным. Если это вирус, то… Понимаешь?

Да, я все это понимаю. Но я понимаю и другое: попробуй только заикнись я или она, что мне в гермокамеру нельзя… Хлебников все знает. Знает о наших с ней отношениях. Реакцию его на этот счет можно представить, даже не обладая богатой фантазией: «Трусишь, Стишов? В постели, конечно, без риска…» Да и не это сейчас главное: анализы…