И к пришествию Ворнана я возвращаюсь лишь с одной целью — чтобы иметь исходную точку отсчета. Ибо к тому времени, когда я стал непосредственным участником этой истории, она была уже стара, как падение Византии или триумф Аттилы, и о появлении Ворнана мне рассказывали, словно о событии, дошедшем до нас из глубины веков.

Материализовался он в Риме, 25 декабря 1998 года, после полудня.

Рим? День рождения Христа? Естественно, день он выбрал сознательно. Новый Мессия, спускающийся с небес в святой город? Сколь банально! Какой дешевый эффект!

Позднее Ворнан настаивал, что произошло это случайно. Улыбаясь своей неотразимой улыбкой, он разглаживал большими пальцами кожу под глазами и говорил: «У меня был один шанс из трехсот шестидесяти пяти объявиться здесь в заранее выбранный день. Теория вероятности распорядилась сама, без моего участия. Да и что особенного в этом дне Рождества?»

— Родился Спаситель, — отвечал я, — давным-давно.

— Простите, спаситель кого?

— Человечества. Тот, кто пришел, чтобы искупить наши грехи.

Ворнан Девятнадцатый уставился на невидимую сферу, которая, казалось, всегда висела в нескольких футах от его лица. Наверное, ОН обдумывал понятия спасения, искупления греха, чтобы слова эти обрели для него какой-то смысл.

— Этот искупитель человечества родился в Риме?

— В Вифлееме.

— Окраина Рима?

— Не совсем. Так что, раз уж вы прибыли к нам на Рождество, вам следовало бы явиться народу в Вифлееме.

— Я бы так и сделал, если б стремился к этому. Но я ничего не знал о вашем святом, Лео. Ни дату его рождения, ни место, ни имя.

— Иисус забыт в вашем времени, Ворнан?

— Я очень невежественный человек, Лео, о чем вам постоянно и твержу. Я никогда не изучал древние религии. И оказался в этом месте и в это время по воле случая. — Тут по его лицу пробежала озорная улыбка.

Возможно, он говорил правду. Если б он желал изображать Мессию, Вифлеем подошел бы для этой цели куда больше. А уж выбирая Рим, он мог бы спуститься на площадь перед собором святого Петра в тот самый момент, когда папа Сикст благословлял верующих. Серебристое сияние, появившаяся в небе, медленно увеличивающаяся, по мере приближения, фигура, сотни тысяч людей, застывших на коленях в благоговейном трепете, и он, посланец будущего, улыбающийся, осеняющий всех знаком креста, желающий человечеству добра и счастья. Но Ворнан избрал иной путь. И коснулся земли у подножия Испанских ступеней[2], рядом с фонтаном, там, где обычно толпятся состоятельные покупатели, направляющиеся к магазинам Виа Кондотти. Но на Рождество Пьяцца ди Спанья практически пуста, магазины Виа Кондотти закрыты, да и на Ступенях нет ни души. Вот и в тот день лишь несколько прихожан спешили в церковь Тринити деи Монти. В воздухе кружили снежинки, с Тибра дул пронизывающий ветер. В Риме было тревожно. Ночью апокалипсисты учинили дебош. Разнузданная толпа с раскрашенными лицами наводнила Форум, устроила дикие пляски вокруг развалин Колизея, бесчисленные парочки сменяли друг друга на памятнике Виктору Эммануилу[3], дабы осквернить белизну мрамора яростным совокуплением. То был, пожалуй, едва ли не самый крупный взрыв безрассудства в Риме, хотя и несравнимый с тем, что обычно вытворяли апокалипсисты в Лондоне или, скажем, в Нью-Йорке. Однако разогнать их удалось лишь карабинерам, набросившимся на визжащую, обезумевшую толпу с дубинками-парализаторами. И чуть ли не до рассвета Вечный Город оглашали жуткие вопли. А потом наступило утро дня Рождества, миновал полдень и, пока я еще спал в тепле Аризонской пустыни, со свинцово-черных небес, в серебристом сиянии, сошел на землю Ворнан Девятнадцатый, гость из будущего.