Посреди затемненной гостиной возник вишнево светящийся пузырек, который начал стремительно набухать и раскаляться, меняя цвет на красный, потом на оранжевый, потом он ослепительно просиял бело-голубым и из него фонтаном ударили огненные струи. Над головами танцующих заметались золотые, серебристые и красные просверки, и все, осыпаемые медленно тающими хлопьями искр, задвигались в убыстренном ритме.

— А тактика у меня накатанная, — продолжала Анастасия. — Сперва вздымаю на гафеле свой синий чулок. Если не помогает, демонстрирую соискателю любовь в три тысячи вольт. Он дымится, искрит, потом с криком убегает. А вот Коленька не такой. Коленька замечательный. Коленька лучше всех, потому что он настоящий мужчина. Но уж больно прост. Вечерком собираются контринтуитивисты на чашку чая. Так он чай пьет добросовестно до часу ночи, а на вопросы «не правда ли, дорогой вы наш этот самый» отвечает «ага!»

Глаза у Анастасии блестели, но смотрели невидяще, и по всему чувствовалось, что монолог этот адресован кому-то, все понимающему, кто может успокоить и приголубить, и сказать, что все будет хорошо. То есть не мне.

— Значит, так. Я теперь знаю, в чем мое призвание. Я из него сделаю человека. Он у меня по характеру мазка будет отличать кватроченто от чинквеченто, выпекать в день по семь-восемь теорий психоконстантности и локоморфизма и сочинять рубаи на арамейском. Я. Его. Подниму. До себя.

На домашнем видео, которое располагалось в этом же огороженном акустическим барьером углу, был прикреплен снимок Коленьки. «Задурил девушке голову, злодей», — с укором подумал я. Коленькин фотовзгляд, исполненный непоколебимого душевного равновесия и приветливости, видимо, встретился со взглядом Анастасии.

— Но, честно говоря, при всем при том мне хотелось бы, чтобы он оставался таким, какой есть. В глубине. Я не отвергаю компромиссы. Вовсе не хочу, чтоб он был у меня под каблуком. Я, например, стараюсь привыкнуть к этому самому… Одеколон есть такой зеленый, гадость ужасная.

— «Шипр».

— Вот-вот. У каждого свои слабости. В общем, работы мне предстоит много. Причем работы… — Она вдруг понизила голос, хотя нас никто не мог услышать. — …по специальности. Вот так.

Я изобразил на лице удивление и заинтересованность.

— Про параллельный перенос генетической информации читал?

Вот тут-то меня в первый раз кольнул страх. Я как будто очутился в заторможенной нереальности сна, где весомость обретает даже самая несуразная угроза.

— Эксперименты с генетическим кодированием человеческих качеств проводились лишь на стадиях, предшествующих оплодотворению яйцеклетки. А почему бы не попробовать переделать уже готового человека? Кто сказал, что это невозможно? Ведь каждый постоянно находится под воздействием параллельного переноса, в нашу плоть ежесекундно вторгаются гены других людей, зверей, рыб, растений, простейших… Химико-физический механизм этого явления до сих пор неясен. Но это только потому, что им еще никто как следует не занимался — я выясняла, поднимала все публикации по этой теме. Ты только представь, ты сможешь близкого тебе, любимого человека сделать еще ближе и любимей. Сделать его таким, каким мечтал его видеть! Старые разговоры про то, что любовь ослепляет, что мы любим не конкретного человека, а его идеализированный образ, а потом приходит узнавание, разочарование, крушение иллюзий… Кто откажется от уверенности в счастье, от его детерминированности, если хочешь? Я — не собираюсь. Я его выкую собственными руками. С точностью до сотой ангстрема. Не о таком ли приворотном зелье мечтали все женщины?