В заключение этой темы перечислим сюжетно-содержательные категории, или главные жизненные узлы фантастического (и родственного ему) повествования. Это — о т к р ы т и е  (пространственное, научное, философское, духовно-психологическое); п р и к л ю ч е н и е  (в обычном смысле этого слова и как внутренний опыт и даже духовный эксперимент); п р е с т у п л е н и е  (в тех же планах, внешнем и внутреннем); и с с л е д о в а н и е  (научное, философское) и  р а с с л е д о в а н и е  (детективное); к а т а с т р о ф а  (космическая, социальная, личностная); п у т е ш е с т в и е  (пространственное и одновременно духовный поиск — quest; традиционная сюжетная рамка для всех остальных категорий, или их связующая основа) — и ряд близких к ним. В зависимости от того, какой акцент получают эти сюжетные каркасы фантастики — «материальный» или духовный, — они и входят как составляющие в соответствующий жанровый уровень. Категории эти — как бы система кровеносных сосудов, питающих тело человека, но поддерживающих и обеспечивающих и его духовные силы.

Мы слегка развернули огромный веер жанров «границы» с целью показать его своеобразие и единство. Когда его символический центр — фантастика — исторически стала возможной как таковая? Когда она перестала быть скрытой сутью мифа или религии и художественно соотносимым с этой сутью литературным приемом? Не ранее Ренессанса, ибо в эту эпоху впервые сложились представления-образы  р е а л ь н о с т и  и  и с т о р и и, старому времени незнакомые. Фантастика и в принципе, и хронологически соотнесена с реальностью как историей, если же брать ее вне этого определяющего отношения, мы не сможем ее отделить от предшествующих форм и даже от лживых выдумок, с собственно фантастикою не связанных. Ведь, как заметил Гоголь, «нелепое, невероятное и неестественное еще не создает фантастического».

Цивилизованная древность широко использовала фантастику как литературный прием. С его помощью либо усиливались эффекты народного «карнавального» юмора (так было в комедиях Аристофана и римских комедиографов), либо проявляло себя софистическое просвещение, отрицавшее миф, но не имевшее и твердой самостоятельной почвы (как у Лукиана). Фантастическое могло использоваться в качестве эффектного риторического средства (например, в цицероновском «Сновидении Сципиона»). Наконец, фантастика могла возникать, так сказать, наивно — когда автор был убежден, что его фантастические концепции носят ученый характер (таков диалог Плутарха «О лице, являющемся на сфере Луны»). Но собственно фантастика как нечто мыслимое лишь в оппозиции и вместе с действительностью, конечно, не была известна старому времени.