Предложенная ключником трапеза была одновременно экзотичной и приятной для глаз. Ломти нежного розового мяса – почему-то Мартин решил, что это рыба, – были слегка обжарены и политы пахучим кисловатым соусом. Мелкие варёные клубни могли бы оказаться картошкой, вот только во вкусе чувствовалось что-то от свежевыпеченного хлеба. Аппетитно выглядел и прозрачный бульон, в котором плавали кубики разваренных до полной мягкости незнакомых овощей и длинные тонкие полоски нарочито жестковатого мяса – замечательный контраст консистенции и вкуса. Оранжевая жидкость оказалась соком, но не сладким, а солоноватым – вроде томатного.

В глубине души Мартин понимал, что внешность бывает обманчивой. Сок мог иметь вовсе не растительное происхождение, а быть отрыжкой какого-нибудь гигантского пупырчатого червя, жёсткие полоски мяса в бульоне – вываренной оболочкой личинок, а кислый соус – перемолотыми и настоянными опарышами.

Но Мартин дурные мысли гнал прочь, ел с аппетитом и был вознаграждён словами ключника:

– Эта еда максимально близка человеческой по виду, вкусу и происхождению. Но мне она тоже нравится.

Мартин благодарно кивнул. Всё-таки иногда ключники отвечали… но только на невысказанные вопросы. Что-то в их поведении шло от балованных детей – которые никогда не выполнят прямую просьбу, но в то же время могут быть милыми и добрыми по собственной инициативе.

– Здесь грустно и одиноко, – немедленно сказал ключник, будто застеснявшись собственной доброжелательности. – Поговори со мной, путник.

Мартин отставил стакан с соком, кивнул.

– Я хочу рассказать об осиротевших детях, – сказал он. – Знаешь, такое порой случается…

Ключник ждал.

– Не знаю точно, почему исчезли их родители, – продолжил Мартин. – Так бывает. Катастрофа… чья-то злая воля… в общем, дети остались одни. Они ничуть не походили на родителей – мир менялся, и единственное, что родители смогли им дать, – способность выжить в новом мире. И ещё, наверное, память. Об исчезнувшем мире, об исчезнувших предках. О том, что они должны были быть другими. Не важно, лучше или хуже, – просто другими. И дети затаили обиду. О, какая это страшная вещь, ключник, – детская обида! Проще постигнуть тайну Библиотеки, чем тайну детской души. Гордые геддары воспитывают разумных существ из кханнанов – и больше всего на свете боятся позволить им обижаться. Аранки, бесстрашные и мудрые, ни в чём не отказывают детям… быть может, они постигли, как отзываются в будущем детские слёзы? Обитатели Прерии-2 тоже обижены на злых богов, покинувших их предков… но они лишь носят обиду в себе… а эти осиротевшие дети решили бросить злым богам вызов. Раса дио-дао, обладая наследственной памятью, потеряла свою историю, сохранив лишь закоснелые ритуалы, а эти дети помнили Армагеддон, унёсший их родителей…