– Ну, потому что так у меня есть оправдание. Чем бы все ни закончилось, я буду участвовать в происходящем. И это служит утешением. А успехом закончилось это «что-то» или нет – быть может, не так уж важно.

Если проследить за ходом ее мысли, получается, что, даже если она в конце концов окажется в проигрыше, ее это не сильно расстроит. Но когда кто-то что-то очень долго в себе держит, а потом вслух делает такое заявление… конечно, любой бы протянул ему руку помощи.

Проиграть – это одно; суметь проиграть с достоинством – совсем другое, это гораздо сложнее.

– Мне предстоит еще прожить долгую жизнь, и мне нужен очаг хороших оправданий, чтобы спать холодными ночами. И еще кто-то, с кем вместе спать, кто-то, на кого можно смотреть, когда просыпаешься.

Такие слова было трудно встретить улыбкой, но Лоуренс отлично понимал, что должен. Девушка смотрела бесстрашно, словно предлагала ему вместе отправиться за сокровищами всего мира.

– Я не могу быть с тобой вечно. Не могу отдать всего себя на то, чтобы тебе помогать. Но в том, что по моей части, я буду с тобой.

Вместо ответа девушка встала во весь свой невеликий рост; утреннее солнце светило ей в спину.

Ей не было интересно, какую Лоуренс поставил перед собой далекую цель, которая неизвестно даже, будет ли достигнута. Она хотела знать, каков предел, до которого он дойдет наверное. И она была слишком великодушна, чтобы желать от него пафосных речей вроде «я готов ради тебя бросить все, встретить любую опасность!».

Держаться за руки, не требуя друг от друга слишком многого, – вот что, по-видимому, значит проводить вместе годы.

Ее лицо сияло счастьем.

– Тогда пойдем скорее завтракать; посмотрим, насколько ты силен «по своей части».

Этой шуткой она показала, что разговор ей надоел и пора его заканчивать. Но тут же подскочила к Лоуренсу и взяла его за руку, прильнула, точно ласкаясь.

– Предупреждаю: если ты будешь есть слишком много, этот завтрак может стать последним в твоей жизни.

Даже в лучшие времена держать ее живот в довольстве обходилось недешево. Однако еще дороже Лоуренсу обходились ее коварные мысли.

– Все потому, что ты меня любишь сильно-сильно. Ты поэтому позволяешь мне есть сколько захочу, даже если мой живот рискует лопнуть.

Она была подобна неуязвимой крепости; найти слабое место было так же трудно, как змею, затаившуюся в высокой траве. Лоуренс пожал плечами, показывая, что сдается.

– Мне не хотелось бы тебя убивать.

– Ммм.

Янтарные с красноватым отливом глаза покосились на заснеженный монастырь, а потом закрылись.

– Да уж. Мне тоже совершенно не хотелось бы, чтобы меня убила твоя доброта.