— А тебе, Костя, не страшно?

Мальчик помолчал и тихо ответил:

— Страшно.

Огонь потускнел, сжался маленьким пятнышком.

Мальчик еще тише заговорил:

— Я целый год под подушку хлеб прятал… Наберу мешочек сухарей — стыдно станет — высыплю. А на другой день опять суну корку…

— Знаешь, Костя, а я иногда проснусь ночью, и все мне мерещится, что за окном кричат, хлебушка просят… И я тоже — не хочу, а начинаю просить. Сначала тихонько — про себя, а потом громче да громче, пока в голос не зареву! Помнишь, Халим, как ты со мной по ночам возился?

При тусклом свете костра Халим заметил слезы в глазах девочки.

Он вскочил и подошел к Любе.

— Ай, дочка, ай, трясогузка! Днем послушал тебя, как ты с Павлом Ивановичем разговаривала, — думал, ты умная, а ты к вечеру, как Укуска, на звезды воешь!

— И то — не скули. Что было, не повторится, — вмешался Костя.

— Костя верно говорит — и дождь пойдет, и время теперь не такое. Брось, дурочка!

Голос Халима звучал уверенно. Всем стало веселей, легче и как будто прохладнее. Сухие ветки снова затрещали в огне, черная ночь отступила дальше за освещенный круг.

Костя лежал на спине и глядел на высокие звезды. Внезапно, он насторожился. Далеко в темной степи раздался какой-то звук. Вскоре он перешел в гул, стал нарастать и приближаться. Бежал поезд.

Костя и Люба прислушались к смутному шуму. Им хотелось уловить громкое дыхание паровоза, дребезжание вагонов, визг рельс.

Точно так несколько лет назад, 11 марта 1922 г., близнецы прислушивались к бегущему поезду. В ту ночь, на 11 марта, так же, как сейчас, подходил поезд к маленькой затерянной станции. Состав был старый, расхлябанный. Паровоз останавливался, тяжко вздыхая на каждом полустанке.

В этом поезде ехал красноармеец Пров Халимов. Халимов только что выписался из госпиталя, где ему отрезали руку, изувеченную на туркестанском фронте. Теперь вместо нее болтался пустой рукав.

И вот на затерянной, случайной остановке, название которой не приметил Халим, увидел он двух умирающих от голода детей.

Дети не плакали, не просили хлеба. Они сидели у пустого холодного кипятильника и тупо глядели перед собой. Равнодушно проходили люди мимо. День за днем, неделя за неделей тысячи голодающих шли через этот край, — к ним пригляделись… Ни жалости, ни хлеба не оставалось.

Страшный голод начался в 1921 году и еще не кончился. Засуха съела урожай всего края и выгнала целые деревни побираться на большую дорогу. Родители близнецов умерли, и дети-сироты каким-то образом прожили этот год.