Я навожу луч на фигуру Христа — и не хочу отпускать Его от себя. Протяни мне руку, подтяни меня к себе. Или, хочешь, я протяну Тебе свою — и спускайся оттуда.

Может, дело в том, что я ослаб? Может, я, как Аннели, что-то понял лишь сейчас?

Шрейер кричит еще что-то, беснуется, будто ему дурно в этом здании, он требует, чтобы я отсюда немедленно ушел. А я, как эхо, больше не разбираю его слов. Думаю о своем.

Вспоминаю слова отца Андре. Беднягу, который родился в грехе, виновным — чтобы всю бесконечную жизнь искупать вину своей службой. Справедливо? Нет, но ему и не нужна была справедливость. Орудие Господне. Вот кем он себя считал. Самое нелепое орудие, какое можно себе представить. И что за человек, который счастлив быть инструментом? Я вот не инструмент, сказал я ему. И оказался инструментом.

Способом свести счеты. Актером одной роли. Орудием и инструментом.

Но не в твердых деревянных ладонях Бога — а в надушенных мягких руках Эриха Шрейера. Человека, который уморил мою мать, набивает сейчас чучело из моего отца и которому я должен буду отдать своего ребенка. Это он наделил мою жизнь смыслом. Это для него я плясал, в его персональном заводном балагане кружился, чтобы сенатору было не скучно коротать вечность.

Это он может снова подарить вечность мне. А Иисус не может ничего.

— Ян?! Ты слышишь меня?!

— Да. Я уже ухожу.

— Уже ухожу.

— Не подведи меня, Ян.

Шрейер отключается, а я остаюсь. Она уснула, и я укладываю ее поудобней. Сейчас. Сейчас. Уже пора.

Среди икон есть одна — главная: с Богоматерью. Любимая и ненавистная. К ней я ходил сюда. К ней, а не к шлюхам, и не к бедному Христу, у которого все что-то просят, забыв, что Он — просто человечек из дерева.

Вот она.

Смотрю на Мать, на Сына.

Я, как и Эрих Шрейер, не верю в чудеса.

Но Она спасла мою Аннели. Спасла Аннели от меня и спасла меня от себя самого.

В безбожном мире можно призывать грешников, чтобы служить, и можно заставлять людей грешить, чтобы призывать их, так говорил отец Андре. На войне все средства хороши.

Я не верю в чудеса, но доктора отказывали Аннели в беременности, а она зачала.

Отнимаю ее от своей груди и протягиваю Богородице.