– Попробуем связаться с ними по радио, – сказал я.

Довольно долго мы посылали сигналы на различных волнах, не находя нужной. Наконец наш приемник запищал, экран телевизора на мгновение вспыхнул и тут же погас. Но за этот короткий миг нам удалось разглядеть человеческое лицо. Какого оно было цвета, мы сказать не могли: по экрану бежали радужные всплески.

– На какой мы были волне в момент приема? Тридцать сантиметров? Ищите на тридцати!

Наш экран снова осветился, на сей раз устойчиво. На нас смотрел человек. Не какой-нибудь гуманоид, отдаленно напоминающий людей, но абсолютно похожий на нас человек! У него было энергичное загорелое лицо, проницательные синие глаза и длинные рыжие волосы, ниспадавшие из-под серебристого шлема. Он заговорил. Язык его был мне незнаком, но мучительно что-то напоминал. Кельбик толкнул меня локтем и пробормотал:

– Хорк, похоже, это наречие, родственное древнему языку клум начала тысячелетия!

– Как, ты знаешь язык, на котором никто не говорит вот уже четыреста лет?

– Я выучил его студентом, чтобы проверить перевод – кстати, не слишком точный – одного клумского математического труда, сделанный в четыре тысячи пятисотом году стариком Берином. Я могу ошибаться, но, по-моему, этот человек спрашивает, кто мы такие.

– Что ж, попробуй ему ответить.

С трудом подбирая слова, Кельбик произнес короткую фразу. На лице человека на экране отразилось удивление, затем радость. Он тотчас же, не менее коротко ответил.

– Он выражает свое облегчение по поводу того, что мы – люди. Он боялся, что мы окажемся драмами.

– Стало быть, они знают про драмов?

Кельбик посмотрел на меня с жалостью:

– Учитывая тот факт, что они люди и говорят на клумском языке, скорее всего, это потомки экипажа одного из наших затерявшихся в гиперпространстве звездолетов, ты так не думаешь?

Я повернулся к капитану:

– Тирил, вы всегда увлекались историей. Скажите, был ли среди пропавших звездолетов хотя бы один с клумским экипажем?

Капитан ненадолго задумался.

– Полагаю, что да. Третий или пятый, а может, даже и оба. Начиная с десятого, вылетевшего в четыре тысячи сто девятнадцатом году, уже был введен универсальный язык, хотя древние местные языки вышли из употребления в период между четыре тысячи двухсотым и четыре тысячи трехсотым годом.

С экрана хлынул новый поток вопросов, на сей раз более настойчивых. Кельбик не очень уверенно перевел:

– Если я правильно понял – язык сильно изменился, – он снова спрашивает, откуда мы. Мне ответить?

– Естественно!