– Если бы я знал, что дети нас покинут, мог поступать иначе, – сказал он, платком вытирая испачканные соком плюща пальцы.

Рогнеда обернулась к мужу.

– Думаете, слова способны исцелить рану, которую вы нанесли и с наслаждением бередили, отказываясь признать это?

Энвард вдруг заметил, как она похорошела. Даже скучая по её телу в Пленительной долине, он представлял жену сухой, запуганной и непривлекательной. За прошедший год кожа Рогнеды приобрела притягательную гладкость. Во время разговора румянец залил некогда впалые, теперь округлые щёки, насмешливая улыбка тронула губы, не поджатые, а будто распустившиеся на лице в обрамлении тончайших морщинок, глаза сияли холодными искрами иронии.

– Чем я могу заслужить благосклонность? – вдруг сказал король.

Брови Рогнеды подскочили вверх, но она справилась с удивлением и придала голосу холодность:

– К чему вам она?

Осанка королевы всегда прямая вдруг стала величественной. Энвард почувствовал тягу к прекрасной, казавшейся недоступной женщине, будто внутри него возникло и разрасталось облако упоительного восторга. Король упал на колени и обхватил ноги жены, спрятанные пышным подолом платья. Она готова была отпрянуть, но не смогла двинуться, скованная крепкими объятьями.

– Пустите, ваше величество! – Рогнеда отстраняла голову мужа от своей груди, но тот лишь сильнее зарывался лицом в кружевах. – Энвард, что ты делаешь?

– Мы не в силах изменить прошлое дорогая, – горячо заговорил он, – умоляю, постараемся изменить будущее!

– Я не… не понимаю, – голос её величества смягчился, ей стало жаль мужчину, младенцем лишившегося матери, обременённого с молодых ногтей властью, разлучённого с любимыми сыновьями, а теперь испугавшегося потерять жену.

Рогнеда, не имея сил поднять его, опустилась на землю рядом. Гравий впился в колени, но она не замечала боли. Близкие влюблённые глаза мужа – единственное, что она способна была замечать.

– Люблю! Люблю тебя, моя королева, – шептал он, целуя её лицо, – скажи, что мне сделать, чтобы наши дни засияли.

Женщину захлёстывали эмоции, она с трудом понимала смысл услышанного, приложила усилия, вдумываясь. Этот миг нельзя упустить. Она собралась, чуть отстранилась и сказала:

– Диолин. Надо вернуть ему имя, он не может жить чужой судьбой.

Энвард замер на мгновение:

– Боишься, что вернётся Диоль?

– Я страстно желаю, чтобы Диоль вернулся, но независимо от этого, Диолин должен стать собой, – видя сомнения, тенью промелькнувшие в скупой мимике мужа, она добавила, – тебе нечего опасаться, Полония свободна, Меерлох – не указ нам.