Эврибиад не сдержал облегченного вздоха. Они уже ничего не могут сделать для Корабля союзников. Жаль. Не будет славных рассказов об этом коротком проходе сквозь бездну. Теперь можно улетать, покинуть этот ад в сопровождении тысячи дронов, посланных Отоном им на помощь.

С этого расстояния зрелище было замедленным, почти нереальным. Две стаи дронов слетелись, начали проникать друг в друга, и такие четкие границы их построений стерлись, сменившись путаными траекториями погони, похожими на светящиеся вихри. Скоро тут и там стало возникать мерцание, словно тихий и далекий фейерверк небывалой красоты, где золото и серебро смешалось в бешеном танце – изящный заалтарный образ, огромный, как небо, сияющий барельеф во славу войны и хаоса, каждая искра которого означала смерть – своего или врага.

И тогда один из людопсов заметил капсулу и показал на нее Эврибиаду. Ее, скорее всего, выбросило с Корабля несколькими секундами ранее. Сомневаться в ее назначении не приходилось: это была спасательная шлюпка. Объект овальной формы казался невредимым, и его транспондер попискивал автоматическим сигналом тревоги. Ни окон, ни иллюминаторов, ни двигателя, ни систем обнаружения на капсуле видно не было. Нужно и впрямь иметь железную веру, чтобы кинуться в космос на таком аппарате. Или просто отчаяться.

Или же, сказал себе Эврибиад, быть зловредным автоматом, по горло набитым вирусами, убивающими богов.

Но колебался он всего несколько секунд. Он не мог рисковать пропустить последнее сообщение от союзницы Отона. И не только из верности богу. Он помнил то создание, которое встретил незадолго до отлета, и волнение, которое испытал в его присутствии. Его вне всяких сомнений снедало любопытство. Эврибиад отмахнулся от внутреннего голоса, который просил его быть осторожнее. И боги с ней, с маскировкой. Маленькими вспышками загорались реакторы поправки, корректируя линейный курс на гибнущий корабль.

Маневр будет сложным. Ореховая скорлупка капсулы вовсе не имела двигателя, но шла на огромной скорости. Эврибиад приказал другому шаттлу прикрыть его. Феоместор отвел собственную машину чуть в сторону от зоны перехвата, носом к битве, приведя в боевую готовность системы наступательного оружия. Внизу фюзеляжа и у элеронов открылись люки, и оттуда высунулись пушки – такие же темные, как сам корпус, тонкие аспиды, готовые ужалить. Электромагнетические эмиссии, вызванные активацией оружия, для их врагов наверняка выглядели, как фонарь, внезапно зажегшийся в глубокой темноте.

Шаттл вышел на траекторию капсулы. Прошло несколько нескончаемых секунд, а потом другой шаттл сообщил, что видит вражеские истребители. Оператор говорил нервно, почти в панике. Неужели Феоместор предпочел другую линию поведения? У Эврибиада похолодело в желудке. Он не хотел умирать. Теперь у него появилось желание сбежать. Что такое долг по сравнению со смертью – его и его людей? Это чувство страха, непреодолимого рока – сколько капитанов уже переживали его раньше? Не это ли камень преткновения людопсов, которое и определяет судьбу солдата? Умирать, убивать, выживать, служить и подчиняться приказам, когда твои внутренности разжижаются от страха.