На тот момент большую часть летописей, что эта группа смогла найти, она перевела – наш язык потерпел множество изменений за все это время, некоторые слова перестали употреблять, написание стало иным, а на пергаментах и свитках папируса часть букв поистерлась настолько, что разобрать их было невозможно. И все же та самая группа сделала большую часть работы.

Временный пленник замолчал, он перестал мычать и дергаться в попытках освободиться. Он затих. Пойманный человек слушал, и Ивтад мог гордиться собой. Бастард не хотел долгое время признаваться самому себе, однако на самом деле он был весьма тщеславным и желал, чтобы его труд, его жертву и все, что он делал, запомнили. Он мечтал остаться в памяти не только Первых, что вернутся, но и обычных смертных. И не имело значения, кем его запомнят – спасителем, что помог миру подняться с колен, избавился от лордов, что уничтожали все хорошее и лишь жили в свое удовольствие, или умалишенным, что действовал вопреки здравому смыслу и положил свою жизнь и жизнь своей семьи ради цели, к которой так долго шел. Да, он бы хотел прослыть героем, но вполне принял бы и вторую славу. Куда важнее, что, если по какой-то причине все сорвется или окажется, что Посланники скопили мало сил, память об Ивтаде, незаконнорожденном сыне лорда Голдрэта, будет жить века, и он станет примером для подражания. Посланники смогут обрести нового лидера и, почитая память о своем главаре-бастарде, не станут сдаваться.

– Мой дед позволил спрятать ценные письмена у себя – группа должна была вернуться за ними позднее, сначала им требовалось добыть что-то еще – дед не знал, что именно. Посланники ушли. Но они не вернулись ни через год, ни через пять, ни даже через десяток лет.

Лорд Голдрэт поверил в дело Посланников и принимал их стремления – он изучил все, что они оставили, и вместе со своей женой смог подправить несколько переводов.

Мой отец, когда его посвятили, также поддерживал эти взгляды, однако никогда не считал себя героем. Он не желал рисковать жизнью, боялся идти сначала против Фалина, а после и против Гийера, а теперь, когда на троне сидит лишь мальчик, ему уже поздно что-то менять. Да и, как бы мне ни было грустно от этих слов, он уж и самостоятельно подняться по лестницам не в силах.

Но я проникся идеями моего деда и провел много времени за изучением всех тех знаний, что достались мне по наследству. Я смог понять куда больше, чем открылось моему предку. Я понял, зачем нам оставили знаки, и понял, что требуется делать. Быть может, дед считал это интересной версией или думал, что все написанное – лишь легенды, а быть может, пока он разобрался и хотел начать действовать, успел ослабеть и состариться.