Фрэнк тяжело вздохнул, задержал на минуту воздух в лёгких. Он не мог объяснить испуганной женщине, что сам выпускал эту проклятую газету.

— Ладно, дайте «Tribune» и «Standard», — пробормотал он.

Получив подшивки, Фрэнк уселся за стол, начал просматривать. Несколько месяцев было пропущено, естественно, во время гражданской войны. Когда он долистал подшивку до октября, ему в глаза бросился заголовок: «Суд над пособниками Фрэнка Фолкленда!». Он дошёл до списка под заголовком: «Мерзавцы получили по заслугам!», перед глазами вспыхивали знакомые имена: Ирэн Веллер, Берта Верден, Юджин Коллинз, Питер Стэнвуд, Роджер Кармайкл, Камилла Райзен, Дэвид Дэнтон, Симона Бонье. Список возглавляла его собственная фамилия. Против каждого стояла одна фраза: «казнь через повешенье». «Они всех казнили из-за меня. Даже тех, кому я просто помог», — подумал Фрэнк с горечью. Он медленно встал из-за стола и пошёл к выходу. Больше всего ему хотелось застрелиться, прямо здесь из собственной беретты.

Когда он вышел на улицу, уже совсем стемнело. Луна пряталась в рванных облаках. Тусклые фонари помогали мало, практически не рассеивая тьму. Фрэнк сжал зубы до боли, до хруста и вдруг увидел типа, который копался рядом с его «Мустангом». Выхватив пистолет, прикончил его, сел за руль и без сил опустил голову на руль. Он не знал, сколько он просидел — десять минут, двадцать. Потом вдруг вспомнил, что в этом городе он должен выполнить ещё две задачи, о которых даже не начал думать. Завёл машину и направился к дому, где ему выделили квартиру. По мере того, как он приближался к месту назначения, дома становились все меньше и хуже, редели деревья и когда Фрэнк остановился около нужного дома, у него напрочь пропало желание вообще вылезать.

Окна дома выходили на пустырь, больше похожий на помойку, заваленную раздавленными банками, разбитыми бутылками, ржавым железяками. Взяв себя в руки, уняв дрожь, Фрэнк вылез из машины, достал беретту, взвёл курок, и огляделся. Часть окон было разбито и заткнуто тряпьём, или фанерой. Загнав машину в самый дальний угол двора, он забросал мусором, подумав, что совершенно напрасно потратил полсотни баксов на покраску. С сомнением оглядевшись, направился к подъезду. Здесь воняло дешёвой похлёбкой, испражнениями, мокрым бельём.

Он поднялся на последний, пятый этаж, где располагалась его квартира, которая состояла из двух комнаток и крошечной кухни. Это совершенно не походило на пентхаус, скорее на мансарду, со скошенным потолком, стенами из деревянных балок, выкрашенных в голубовато-серый цвет. В спальне стояла продавленная койка и узкий шкаф из фанеры, покрытый потрескавшимся лаком. В другой комнате — диван с разодранной спинкой, круглый столик и в углу крошечный телевизор. Фрэнк усмехнулся, получить за пол-лимона баксов подобную лачугу он совсем не ожидал. Хотя по сравнению с остальными неприятностями это уже не имело значения.