Возрастом он был где-то между своими товарищами. По крайней мере, так хозяйке показалось сначала, но потом она засомневалась, поскольку он принадлежал к числу тех худощавых, жилистых мужчин, которых, начни они отпускать бороду, легко принять и за юношу, и за человека средних лет. Правда, бороды у него не было – подбородок и щеки такие гладкие, словно он побрился лишь час назад. Нижнюю челюсть, самую чуточку захватывая уголок рта, пересекал шрам.

Волосы его были острижены короче, чем полагалось по моде, – быть может, для того, чтобы удобнее было надевать тяжелый шлем, который лежал сейчас на столе по правую руку от рыцаря. Вид у шлема был достаточно потрепанный; гребень, некогда украшавший его сверху, снесенный мощным ударом, превратился в металлический обрубок.

Однако кольчуга, которая виднелась из-под поношенного плаща, прорех как будто не имела. Вложенный в ножны у пояса меч с простой рукоятью, прислоненный к стене боевой лук – все говорило о том, что человек этот сделал войну своим ремеслом. Но если он и был наемником, то явно не из тех, кому на войне повезло. Наметанный глаз хозяйки не заметил ни драгоценных запонок, ни пряжек искусной работы – вещей, которыми такие, как он, обычно расплачивались за ночлег. Однако, когда рыцарь протянул руку, чтобы взять стакан, на запястье его сверкнул вдруг браслет – широкая полоска золота, усеянная драгоценными камнями и украшенная такой затейливой резьбой, что разобраться в ее хитросплетениях с первого взгляда было попросту невозможно.

Он сидел, прикрыв глаза, словно погруженный в размышления. Но на самом деле внимательно прислушивался – не столько к полупьяной болтовне товарищей, сколько к возникавшим тут и там в зале разговорам.

В трактире этим вечером собрались обычные посетители: крестьяне, пришедшие посидеть за кружкой домашнего ячменного пива и поболтать с соседями, бродячие вояки, потерявшие службу из-за того, что их князья погибли или разорились настолько, что не в состоянии были содержать наемные дружины… Война закончилась победой, но земля лежала выжженная, бесплодная. Потребуется немало времени и усилий, чтобы возродить Высший Холлак.

То, что прибывшие из-за морей захватчики не успели утащить к себе на корабли, они уничтожили, когда стало ясно, что дело оборачивается против них.

Вместе с другими ратниками он оказался тогда в еще дымящемся порту, чтобы преградить дорогу тем из врагов, кто не успел вернуться на корабли и остался на прибрежном песке: с одной стороны – угрюмое море, а с другой – люди из Долин.

Порт дымился: горели облитые маслом и подожженные запасы провианта. Вонь стояла такая, что даже воины порой теряли сознание. Опустошив страну, враги устроили этот пожар, чтобы вызвать всеобщий голод, – дело ведь происходило посреди зимы. От лета жителей Долин отделяла долгая череда холодных дней, да и лето – не спасение: придется дожидаться урожая. Если он будет, этот урожай, если найдется достаточно зерна для сева, если в горных долинах сохранились овечьи отары, если стада одичавшего скота смогут найти себе пропитание на границах Пустыни и снова начнут размножаться.