Но тогда что-то начало происходить. Воздух вокруг Бондсвифа загустел, камень стал вращаться быстрее. На нем появились искры и разряды.
– Ты никто, ван Дикен, – голос Бондсвифа звучал как шепот, но шепот мощный; казалось, издают его сами горы. – Ты никто из ниоткуда. Ничего не понимаешь. Ты словно капризный ребенок, который все ломает и поджигает для чистого удовольствия, получаемого от разрушения. Даже имя твое ничего не значит. Оно как пердеж. Я ухожу, потому что не желаю смотреть на дело твоих рук. Оно наполняет меня отвращением. Ухожу, потому что пришло мое время.
Молнии окружили старика короной разрядов.
– Хватит! – шипение ван Дикена ударяло как бич. Молнии вокруг вращающегося камня исчезли. Оба Медведя беспомощно и чуть испугано огляделся. Его диск перестал вращаться.
– Подохнешь, когда я разрешу, – заорал ван Дикен. – Твой разум – ничто рядом с моим! Но сперва я выжму из тебя все так называемые песни богов! Каждую кроху силы! И лишь тогда позволю тебе подохнуть!
Казалось, Бондсвиф хочет пошевелиться, но не может. Казалось, он прирос к своему диску. Даже с высоты скальной полки было заметно, что он обеспокоен. Его стоицизм вдруг куда-то исчез. Оба Медведя был напуган.
Драккайнен вынул копье из футляра, после чего отбросил маскирующий белый мех, вскочил и разбил глиняную защиту о скалу.
–
Все длилось пару секунд. Ван Дикен испуганно завизжал, его голос разлился над равниной, словно скрип огромных дверей. Развернулся к двери за́мка, уже зная, что не успеет. Копье брало поправку на его движение, уже разворачивалось, как самонацеливающийся снаряд, волоча за собой хвостик бриллиантовой пыли.
– Пять… – начал Драккайнен отсчитывать с удовлетворением. – Четыре… Желаю хорошего… Ох,
В этот момент Бондсвиф поднял руку и закричал с яростным удовлетворением. Копье Дураков вдруг приостановилось в воздухе, задрав наконечник, и выполнило короткий разворот. Хвост магической пыли размылся в воздухе в веер, после чего оно проткнуло Бондсвифа Оба Медведя навылет.
Драккайнен стоял, окаменев, со сжатыми кулаками и оскаленными зубами, глядя, как проткнутый копьем старый Песенник вдруг раскаляется, точно сварочная дуга, и взрывается снопом радужных искр.
Очнулся он, только услышав яростный рык ван Дикена, раскатившийся по горам, как отзвук землетрясения.