Дюма поднял глаза и быстро опустил их под взглядом иностранца.

— Я не говорю, гражданин, что твои слова лишены доли истины. Но я получил определенные приказания.

— Определенные только относительно количества жертв. Для этой я вам предлагаю замену. Я предлагаю голову человека, знающего все подробности заговора, который угрожает в настоящую минуту Робеспьеру и вам самому, и вы были бы рады узнать эту тайну в обмен на все восемьдесят голов.

— Это меняет дело, — поспешно сказал Дюма. — Если ты можешь это сделать, то я своей властью отложу суд над итальянкой. Теперь назови, кто заменит ее.

— Вы видите его перед собою!

— Ты! — вскричал Дюма, и невольное опасение выразилось в его возгласе. — Ты! И ты пришел ко мне один, ночью, выдать себя правосудию! Это ловушка. Трепещи, безумец! Ты в моей власти, вы оба в моей власти!

— Возможно, — со спокойным презрением отвечал незнакомец, — но моя жизнь для вас бесполезна без моих признаний. Оставайтесь на месте, я вам приказываю, и слушайте меня!

Блеск его глаз вселил страх в сердце судьи.

— Вы отправите меня в Консьержери [30] и прикажете судить меня в завтрашней партии приговоренных под именем Занони. Если мои слова на суде не удовлетворят вас, то в вашей власти останется женщина, которую я хочу спасти. Я прошу для нее только отсрочки на один день. Послезавтра я буду прах, и вы сможете отомстить мне, лишив жизни ту, которая остается в вашей власти. Решайтесь же, судья и обвинитель тысяч, вы колеблетесь? Неужели вы думаете, что тот, кто добровольно идет на смерть, дрогнет пред вашим судом и скажет хоть одно слово против своей воли? Неужели ваш опыт не научил вас, что гордость и мужество непоколебимы? Вот перо и чернила. Пошлите тюремщику записку с отсрочкой на один день для женщины, смерть которой не имеет для вас никакого смысла, и я сам отнесу это приказание в тюрьму и отдам себя в руки тюремщика. А в подтверждение того, что я могу открыть, я говорю вам, что ваше имя значится в списке приговоренных. Я могу сказать вам, чья рука вписала его туда, я могу сказать, откуда вы должны ждать опасности, я могу сказать вам, откуда грянет гром на Робеспьера и его царство.

Дюма побледнел, он напрасно старался освободиться от гипнотизирующего взгляда незнакомца и машинально, как бы под влиянием чужой воли, написал под диктовку иностранца.

— Ну, — сказал он с принужденной улыбкой, — я обещал быть тебе полезным и, видишь, держу свое слово. Я вижу, что ты принадлежишь к чувствительным глупцам, к проповедникам антиреволюционной добродетели, каких я нередко видел у себя в суде. Мне надоело видеть тех, кто добродетелен из отсутствия патриотизма и идет на верную гибель, чтобы спасти какого-нибудь плохого патриота только на том основании, что это их сын, отец, жена или дочь.