– А ежели не отдам? – осипшим голосом ответил писарь.

– Дурак будешь, – улыбкой лже-драгуна ухмыльнулся свояк, обнажая изъеденные червями десны.

– Дурак я буду, ежели клятву порушу, – Антип без предупреждения взмахнул шашкой, отсекая мертвецу голову.

Тот охнул, оседая на землю кучей вонючей слякоти.

– Вот и поговорили, – занес для удара саблю Грицко, глядя на подступающих к нему призраков.

Волки неслись по ночному лесу. Они слышали шум битвы и боялись не успеть. Дощечки, примотанные веревками к лапам, мешали бежать. Зато спасали от обжигающего жара земли, которая, казалось, плавилась под их шагами.

– Вперед, – скомандовал Исмаил, выскакивая из чащи на поляну.

Оборотень увидел мертвеца с почти отрубленной головой на коленях подбирающегося к отбивающемуся от врагов Грицко и, не раздумывая, прыгнул мороку на спину. Взмах когтистой лапой и голова покатилась к кострищу, а мертвец просыпался прахом на истоптанную траву.

Остальные оборотни в поисках врагов разбежались в разные стороны. Они расшвыривали нападавших, крушили их мощными лапами и челюстями. Да и казаки без устали работали оружием. Не прошло и пяти минут, как на поляне затопленной лужицами грязной воды, заваленной уходящими в землю костями, остались лишь волки и измотанные битвой казаки.

– Чегой-то с ними? – Грицко кивнул на двух волков привалившихся к стволу дерева.

У одного оборотня из обрубка, оставшегося от лапы, бежала кровь. Другой хрипел, заваливаясь на бок. Вывалившиеся из рассеченного живота внутренности дымились на влажной земле. – Я думал таких как вы, ничто не возьмет.

– Не в этом месте, – прорычал Исмаил, глядя на умирающего брата.

– Андрюха, подь сюды, – Антип схватился за грудь, с удивлением глядя на темное, расползающееся на груди, пятно. – Достали, ироды, а я в бою не почуял, – он пошатнулся.

Грицко подхватил писаря, осторожно усаживая его на землю.

– Ты чего, дядька? – он испуганно смотрел в лицо задыхающегося Антипа.

– В кармане правом, – просипел писарь, – записи о походе. Храни вечно. Чую, пригодятся еще.

– Я перевяжу, – Грицко распахнул свитку старика.

Он бросил взгляд на распоротую грудь и, оценив рану, закусил губу. Воздух вырывался из прорубленного легкого, заставляя писаря уже не говорить, а шептать.

– Обещай, что сохранишь записи.